Нам такого объяснения было достаточно, мы даже не спросили — у всех вместе, или у каждого? Но подозревать в шпионаже москвича перестали. Кто-то предположил, что руку товарищу Сталину сломала «международная гидра» еще в революцию. Сведения об этой самой международной гидре часто передавали по радиоточке. Кто она такая? Ясно, что многоголовая. Это подтвердилось после того, как Игорь вынес во двор подшивку журнала «Крокодил».
Среди вещей, привезенных отцом с Кольского полуострова, Игорь обнаружил железную коробку с пистолетными патронами. Он вынес ее на развалку, примыкавшую ко двору. Недолго посовещавшись, мы налили в коробку немного керосина и подожгли. Убежали во двор, заговорщицки перемигиваясь, и стали ждать. Не дождавшись взрыва, вернулись, и увидели, что коробка от нагрева покраснела. Убежали снова, и вовремя: рвануло, да так, что повыбивало стекла во многих квартирах.
Соседи с криками повыскакивали на веранды и балконы, а нам ничего не оставалось, как бежать на улицу. Некоторые жильцы погнались за нами, угрожая «на всю Жуковскую» поотрывать ноги и повставлять спички, потопить в дворовом туалете, накостылять, и многого другого наделать, если только мы появимся в их дворе…
Откуда-то появился стекольщик и стал кричать «стекла вставляю». Как он узнал, что пришло его время? Две недели мы обходили стороной двор № 23 по ул. Жуковского, а пострадавшие жильцы, увидев нас издалека, выкрикивали свое «неудовольствие», и на всякий случай продолжали грозить. В дворовой парадной оставались все это время нетронутыми «наши» горячие пирожки, выпекаемые в столовой. Пропадали. Потихоньку стали снова собираться в парадной играть в шахматы.
В том магазине, в котором продавали по карточкам халву и сахар, появился по коммерческим ценам белый «пеклеванный» хлеб. Очереди за ним были такими же, как за мукой, продававшейся по карточкам. Женщины, работавшие на швейной фабрике, давали нам деньги на одну буханку с тем, что половинку хлеба получат они. Мы протискивались на карачках, пробираясь сквозь лабиринт ног людей, стоявших в очереди. И здесь нам грозились «глаз на жопу натянуть», но не натягивали…
Когда выходили из магазина с хлебом, то изредка получали под зад, а иногда все обходилось и вовсе тихо и мирно. Заработанное делили между участниками прорыва в магазин, и гордо несли домой свой «кусок хлеба».
В наш класс пришла преподавать украинский язык новая учительница, полная женщина с типично украинской внешностью. Начала урок по-украински, но вскоре перешла на русский, и стала нам вдалбливать в мозги изречения вождя и учителя: «лес рубят — щепки летят», «чем ближе к коммунизму, тем больше врагов у советской власти», и еще много тому подобного. Однажды во время переклички она обратилась ко мне:
— Маляр — типично украинская фамилия, а почему ты числишься русским?
Мама знала, что записывать меня по отцу украинцем не следует. Он считался «пропавшим без вести», семья побывала на «территории, занятой врагом». Для чего любительнице сталинских афоризмов понадобилось «выводить меня на чистую воду»? В Одессе тогда о Степане Бандере даже не слыхали.
Детей родителей, побывавших в оккупации в классе было больше половины. Мы не знали, что наши мамы имели статус, почти приравненный к семьям «врагов народа», разве что чуть-чуть не дотягивали… Мамы обо всем умалчивали, и при нас расхваливали «родную советскую власть», опасаясь, как бы мы, повзрослев, не стали «врагами народа». При они этом не озлоблялись, напоминая рабочих загнанных лошадей, которые еще умудрялись выкармливать нас, жеребят, да еще и шутили, иногда очень удачно.
Как-то пришла к нам в гости мамина довоенная подруга с ребенком, немного косившим одним глазом. «Один глаз на Кавказ, а другой — на север» — определила мама косоглазие, и обе женщины рассмеялись вместе с ребенком. Так шутили в местах, откуда были родом шутницы. От мамы я впервые услышал стишок:
И присказку: «с миру по волосине — голому петля на шею».
Не всегда я понимал смысл шутки, но было смешно.
Одесский трамвай
Большим событием для города был пуск трамвая по центральным улицам. По Ришельевской стали ходить трамваи № 1 и № 17. Тогда я услышал впервые песенку:
Трамваи были едва отремонтированы, чаще всего без окон и дверей, и пацаны старше десяти облепляли их снаружи и сзади. Мы были еще малыми, такая радость была нам недоступна. Однажды задний буфер трамвая оказался свободным, и Ленька уселся на него со словами: «вот как ездят взрослые!».