Записки партизана

Обращение было подписано советом старейшин, отпечатано в типографии и расклеено по городу.

Накануне к профессору Вилику заехал Воронков и передал просьбу генерала Фрейтага собрать у Вилика на квартире совет старейшин, чтобы отсюда на автомобиле проехать на место регистрации и объяснить собравшимся евреям цель этого мероприятия.

Утром двадцать первого августа Тарновский встретил на улице своего давнишнего знакомого адвоката Егорова. Тарновский шел медленно, опираясь на толстую палку, низко опустив седую голову и никого не замечая.

— Что с вами, больны? — обратился к нему Егоров.

Тарновский, волнуясь, рассказал Егорову о совете старейшин, о разговоре с комендантом и о том, что сейчас его, Тарновского, мучает страшное сомнение: не провокация ли все это, не подписался ли он под смертным приговором своим соотечественникам?

— Что вы наделали! — взволнованно воскликнул Егоров. — Разумеется, все это ложь и обман. Немедленно идите к профессору Вилику и объясните ему это. Не мешкайте и возвращайтесь скорей. Я буду ждать у крыльца.

Едва Тарновский успел войти к профессору Вилику, как у подъезда остановилась легковая машина. Из нее выскочил лощеный немецкий лейтенант. Почти одновременно с легковой машиной к дому подкатил большой темно-серый закрытый автобус, такой машины Егоров еще не видел.

Прошло полчаса. Егоров ждал. Наконец дверь открылась. На улицу вышел совет старейшин в полном составе. Среди мужчин было несколько женщин, среди них — жена профессора Вилика.

Из кабины автобуса выпрыгнул громадного роста ефрейтор, сидевший рядом с шофером. Он открыл заднюю дверцу автобуса и откинул ступеньки.

— Я могу сопровождать мужа? — спросила у лейтенанта жена профессора Вилика.

— О, конечно, — любезно ответил лейтенант. — Господин комендант будет рад видеть вас…

Когда жена Вилика садилась в автобус, Егоров заметил у нее в руке кружевной носовой платок.

Ефрейтор захлопнул дверцы, убрал ступеньки. Автобус тронулся. Егоров чуть не вскрикнул от удивления: машина поехала не направо, к улице Орджоникидзе, а налево, за город, к березовой роще…

Он тут же решил пойти на улицу Орджоникидзе, к месту сбора евреев на регистрацию, и посмотреть, что там происходит.

Чем ближе подходил он к улице, на которой находился пункт регистрации, тем все чаще попадались ему еврейские семьи. Шли седобородые старики, шли молодые девушки. Матери несли на руках детей.

Егоров уже подходил к улице Орджоникидзе, когда его обогнал автобус, который недавно увез совет старейшин.

Егоров не без труда протиснулся к воротам дома № 30, куда входили евреи. Серый автобус стоял у тротуара, ефрейтор только что открыл дверцы. Автобус был пуст. Егоров увидел: на полу лежал носовой платок с кружевами — несомненно, тот самый, что он видел в руках жены профессора Вилика. Что же случилось? Ужас охватил Егорова.

Он растерянно смотрел на верзилу-ефрейтора, как вдруг раздался резкий голос: немецкий офицер выкликал фамилии. Вызванные торопливо садились в автобус. Ефрейтор захлопнул дверцы, убрал ступеньки, и машина снова ушла за город, к роще. Почти тотчас же к воротам подъехала вторая такая же машина. За ней — третья, четвертая. Потом — несколько грузовиков. Снова офицер выкликал фамилии, снова захлопывались дверцы. Переполненные машины ушли…

Егоров стоял в оцепенении, не в силах двинуться с места. Ему казалось, что работает какой-то страшный конвейер, который нельзя остановить… Хотелось закричать, предупредить ничего не подозревавших людей. Но он молчал… И только когда пустые автобусы снова вернулись к воротам дома № 30, Егоров с трудом выбрался из толпы и, не оглядываясь, быстро пошел прочь. Нестерпимый страх, охвативший все его существо, гнал его от этого ужасного места…

Вечером, когда уже начинало темнеть, Егоров опять подошел к воротам дома № 30. Двор был пуст. Ушли даже часовые. Ветер шелестел обрывками бумаги. Где-то напротив, очевидно в кафе, гнусавый голос пел немецкую песенку под аккомпанемент жиденького оркестра…

* * *

Как уже говорилось выше, инженер Иван Петрович Котров отправился в третью городскую больницу получить справку о болезни. Он пошел туда утром двадцать второго августа, то есть на следующий день после «регистрации» евреев на улице Орджоникидзе.

Еще издали, подходя к зданию больницы, он увидел: перед подъездом стоит большая серая крытая машина. Санитары выносили и вели под руки больных. Одних уже посадили в машину, другие упирались, спорили… Немецкие солдаты, ругаясь и крича, силком вталкивали больных.

Котров понял, что дело неладно, хотел отойти в сторону и отправиться восвояси домой.

Но вдруг он увидел знакомого старика Трофимова. В больнице их койки стояли рядом. И вот этот самый Трофимов — у него был рак желудка — тоже, очевидно, понял, что дело неладно, и тихонько пополз в сторону, кусая губы от боли. Котров бросился к нему, хотел помочь. Внезапно как из-под земли вырос немецкий лейтенант: «Кто такой?» Котров начал было говорить про справку о болезни. Лейтенант не дослушал, схватил Котрова за шиворот. Немецкие солдаты впихнули его в машину. Дверь захлопнулась.