Записки раздолбая, или Мир для его сиятельства

Ну, а как бравые благородные насилуют и убивают в захваченных городах ты, наверное, знаешь. Хотя нет, откуда тебе! Откуда тебе знать, что творит ворвавшаяся в дом вооружённая злая солдатня с безоружными горожанами, не оказывающими сопротивления? Как кого-то пытают, вымогая, где спрятаны ценности, протыкая в разные места их самих и членов семей — на нашем теле много разных мест. Отрубают лишние конечности. Как чем-то тупым и тяжёлым со смехом проламывают голову женщине, матери и хозяйке дома. Её даже не насилуют — они уже пресытились этим, им просто нужно повеселиться. Смерть — вот оно, истинное развлечение благородных! Даже если это беззащитные! ОСОБЕННО если беззащитные. Смерть беззащитных позволяет им почувствовать себя сильными и важными. Именно ради этого, почувствовать силу и важность, они и пошли служить, пошли на войну. Как грабят всё, что можно продать, насилуют самых смазливых из тех, что движется, а остальное просто сжигают, целым домом вместе с трупами и ещё живыми обитателями. Рассказать или нет, как находят маленьких детей, плачущих по углам — взрослые наивно пытались их спасти, спрятав в обречённом доме. Да, наверное, тебе не интересно даже как их убивают на глазах матери или отца, чтобы признались, где те хранят серебро и золото… Детей! Со смехом! Потому, что они — благородные рыцари!

…Кажется, последние слова я орал. Зло, неистово. Ибо, как историк-любитель, читывал описания зверств средневековой солдатни. Да что читывал, есть гравюры, есть сохранившиеся до наших дней прекрасные рисунки с описаниями, кто кого как мучает и убивает. Спецэффекты не а ля Голливуд… Но если бы был Голливуд — меня бы вырвало по-чёрному. Наш мир для такого слишком нежен, к счастью.

— Помнишь, я тебе про еретиков рассказывал, — продолжил я, а она не стала перебивать, внимательно начав ловить каждое моё слово. — Как их давили, выжигая огнём и мечом их экономику. В те годы был популярен призыв: «Убивайте всех, господь сам разберётся, кто свой, а кто еретик!» И рыцари так и делали. Убивали. Всех. А вслед за рыцарями шли церковники, которых в благородстве обвинить трудно, но которые совершают благое дело, распространяя дело божье и волю божью на Земле. Эти святоши, милейшие люди, просто жгли на огромных кострах тех, кто не отрёкся от ереси. Брали и жгли. Сотнями. Но тут повторюсь, они и не позиционировали себя рыцарями и тем более благородными. Людям божьим простительно, да?

— Рома, это… Это ужасно! — О, она и моё имя вспомнила. Специально его произнесла, смотря за реакцией?

— Я — Рикардо, — жёстко парировал я. — Но так и быть, можешь называть меня Ромой. — Усмехнулся, ломая ей игру.

— Это ужасно, что ты говоришь. Но… — Не верю. Плохая актриса. Катрин с неё не Денёв.

— Катрин, я ЗНАЮ чего стоит благородство, честь и доблесть, — снова отрезал я, ибо не хотел никому ничего доказывать. Я ещё недостаточно чёрствый для этого мира, в отличие от аборигенов. Впрочем, именно поэтому я объективнее их. Ибо для неё смерть детей, но НЕ БЛАГОРОДНЫХ — так себе грех. А крестьяне — вообще не люди. Потому и смотрит спокойными глазами, тогда как я задыхаюсь от гнева и возмущения. — И знаю примеры, к чему приводит, когда те, кто должен рыцарями управлять, сами проникаются духом доблести и бездарно «кладут» на поле боя целое войско. Ты права в том, что эта жизнь сольёт тебя в сортире, если ты поплывёшь против течения. Но ты не понимаешь до конца законы этой жизни. А закон тут один — или имеешь ты, или имеют тебя. Зубами, кулаками, мечами, арбалетами, хоть половым органом цепляйся и борись! Если ты победишь — любая подлость превратится в целесообразность. Если проиграешь — тебе будет всё равно, в каких грехах тебя обвинили.

— Моему отроку Марку уже всё равно, как его убили, — усмехнулся я. — Подло из-за угла, или на поединке лицом к лицу. Если меня убьют на выезде из города — я стану для всех чокнутым террористом, попутавшим берега. Но если выберусь — все поразятся моей военной хитрости. А что король будет зол на меня — так это он завидует, что я оказался умнее его! Умным всегда завидуют. И ни одна собака не докажет обратного. Это работает только так, а не иначе, моя милая.

А потому я спрашиваю, ибо очень хочу узнать. За что вы хотели меня убить?

— Я должна была тебя убить только если ты… В неадеквате, — призналась она, и скорее всего говорила правду. — Пьёшь, гуляешь, не думаешь о графстве. Если есть угроза срыва мобилизации летом, после первого урожая.

…Всё-таки приказ убить был. А то всё «жду трамвая, жду трамвая»…

— И что же заставило тебя переменить решение? — довольно оскалился я. Она под моим взглядом поёжилась.

— Ты. Ты сам. Ты оказался…

— Ну-ну, очень интересно! — подался я вперёд, впрочем, не выпуская арбалет.

— Ты оказался необычным! Неправильным! — воскликнула она. — И я на самом деле думала, что ты — человек Вермунда, кто-то из талантливых новичков… Пока тебя не узнали открыто. Не ждала тебя… Такого. А потом… — Тяжёлый вздох. — А потом ты слушал песни Галадриэль без обруча.