Записки русского тенора. Воспоминания, заметки, письма

Погода у нас ужасающая — дожди идут беспрерывно, и просвета нет. Живём все на даче. В августе Мила собирается поехать в Крым. Что будет там с нею, не знаю — как хочет, так пусть и делает, и едет, куда хочет. От Вавы получили только два письма с дороги. Неужели всё ещё едет? Куда же его загнали? Получили одну открытку от Куропатки из Тбилиси и две открытки от Володи[52] из Крыма.

Привет от всех обитателей поместья Шереметьевка.

Нина — мама.

8 декабря 1968 года, 23 часа, в Ташкент, гостиница «Россия», № 629

Дорогой Толенька!

Ради Бога прости, что давно не писала. Совсем замоталась. Любашу с Костиком выписали 6 декабря в шесть вечера. Оба они ещё не очень здоровы и слабенькие. У мамани молока очень мало, поэтому когда его кормят, то он потихонечку скулит, а вообще мальчонка спокойный. Но таких маленьких (по количеству дней жизни) мне ведь и не приходилось нянчить. Дай Бог ему здоровья — будет у нас свой Ван Клиберн: широкая рука и длинные тонкие пальцы. Очень хорош. Но глупый ребёнок всё думает, что любить Костика будем меньше, чем Андрейку. Ревность. Кстати, рядом с этим малышом Андрей выглядит просто богатырём.

Живём сейчас все вместе. У нас трое Орфёновых и трое Булавиных. Никаких разговоров на неприятную тему пока не было, но оба очень нервничают, а я в это дело не вмешиваюсь — пусть разберутся сами. Вчера собралась у нас вся родня — все хотели посмотреть на малыша, но Люба всех выпроваживала и никого к нему не допустила. Приходили и Юля с Таней. Ганзбурги переехали на новую квартиру.

Вот пока и всё. Целую тебя крепко. Нина.

11 декабря 1968 года, 23 часа, в Ташкент

Дорогой Толенька! Ленинец ты мой! Или единой строчки некогда написать? Я-то думала, что этот месяц мы с тобой немножечко отдохнём, а оказалось, что попали оба, как «куры во щи».

У Андрейки почти совсем не бываю. У Милочки вечерами почти ничего нет, и Дима частенько сидит дома; так что я пока там не нужна. Любаша, конечно, очень устаёт — побледнела и осунулась. Мальчонка спокойный и даже даёт нам ночью спать — во всяком случае, Вавуля не ворчит.

Кое-кто очень боится встречи с тобой, тем более что я в своё время сказала, что А. И. вам этого не простит. Разговор, который состоится обязательно, нужно будет тщательно

обдумать. Толик! 10 декабря была 50-минутная передача о тебе по первой программе — очень тёплая, мы её записали. А ты сам её не слышал?

Жду с нетерпением, мне без тебя всегда трудно. Крепко тебя целую. Привет от детей всех поколений.

Семья Орфёновых. 1942 год

Нина Сергеевна, Людмила, Вадим, Анатолий Иванович

Весельчаки. 1945 год

Вадим, Люба и Людмила Орфёновы

Папа и сын. 1947 год

Вадим и Анатолий Орфёновы

Вадим, Люба и Людмила Орфёновы.

1948 год

Дачники. Фирсановка. 1954 год

Людмила, Анатолий Иванович и Вадим Орфёновы

Людмила Орфёнова — студентка Гнесинки. 1962 год

Семья Орфёновых в конце 1940‑х

Семья в полном сборе в новой квартире на улице Горького, 25/9. 1952 год

С внуком Андреем Батуркиным. 1966 год

Вадим Орфёнов с дочерью Катей. 1976 год

С внуками Катей и Костей. 1974 год

Анатолий Иванович и Костя Орфёновы на пароходе «Григорий Пирогов». 1982 год

Выпускник МАДИ Андрей Батуркин на военных сборах с родителями — Людмилой Орфёновой и Дмитрием Батуркиным. 1988 год

Андрей Батуркин с мамой Людмилой Орфёновой (справа) и тётей Любовью Орфёновой (слева) после концерта в Фонде культуры. 1998 год

Людмила и Любовь Орфёновы в Лувре. 2000 год

Любовь Орфёнова с сыном Костей. 1998 год

Ирина Миллер, поклонница А. И. Орфёнова из Казани, многолетний друг по переписке

Андрей Батуркин в роли Евгения Онегина (постановка К. С. Станиславского). Музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, 1990‑е годы

Итоги

Прожита долгая, интересная творческая жизнь. Вся она была так или иначе связана с пением и прежде всего с оперой. Я много знаю. Люблю оперу. На моих глазах приходили и уходили поколения певцов — от самых старших, которые пели ещё с Шаляпиным и Собиновым в прошлом столетии, до тех, появление которых я сам приветствовал как руководитель оперной труппы Большого театра или как музыкальный критик. Я видел ревнивые слёзы тех, кто завидовал юности и хотел бы «остановить мгновенье» не потому, что оно было прекрасно, а потому, что уносило годы удачных выступлений и приносило старость, несвежесть тембра, увядание таланта. И я видел торжество ОПЕРЫ — на самых разных этапах её развития: от Голованова и Пазовского до Герберта Караяна и Клаудио Аббадо, от Станиславского и Лосского до Покровского, от Федоровского и Николая Бенуа до Валерия Левенталя.