Записки русской американки

Асин первый муж, мой любимый, – южноафриканский еврей. На их стилизованной еврейской свадьбе в горах роль раввина исполнял не еврей, а южноафриканский диссидент, перебравшийся в Америку из-за противостояния апартеиду. В 1990 году в Лос-Анджелесе Ася с друзьями мужа была на встрече с Манделой, которого эти южноафриканские евреи боготворили. Вместо Алика Жолковского (они с Асей друг друга недолюбливали) на свадьбе присутствовал Кен Нэш; своих детей у него нет, и, как мы с ним иногда шутим, она ему их заменяет[335]. Приехала с Аляски и Асина лучшая подруга тех лет, чернокожая Анжела. Для Аси расовых различий не существует; в этом отношении она – типичный либеральный представитель своего поколения. Ее нынешний муж, Ларри Молмуд, тоже еврей, но он считает себя плохим евреем: ему безразлично, кто еврей, а кто нет, и вообще он не очень отличает евреев от неевреев. Дети Ларри от первого брака похожи на инков, то есть на его перуанского происхождения жену; они любят Асю, для которой они как родные. В каком-то отношении она более умело заботится о них, чем отец.

Асины бойфренды, Питер и Марк, были интеллигентнее ее, чего не скажешь о мужьях; она и умнее, чем они. Сама Ася вхожа в мой академический круг знакомых, умеет поддержать «умный» разговор с «умными» людьми. Самый умный из ее мужей – Ларри: у него отличное чувство юмора, он прекрасно владеет языком (мастер каламбурить), ясно и точно выражает свои мысли, но иногда любит спорить о том, что недостаточно знает. У него свои, другие интересы, которые Ася разделяет, а главное – они любят и поддерживают друг друга, не пытаясь друг друга изменить и ограничить (пусть Ася и навязала Ларри рыб, цыплят, змей и шумного одноглазого попугая, а он ей – свою крайне радикальную музыку). Хотя и у него, и у Аси трудный характер, они умеют идти на компромиссы. Ларри тоже эксцентрик и имеет свои твердые убеждения, одно из которых – не вмешиваться в чужую жизнь, в том числе в жизнь своих детей.

Я Асю не только люблю, она мне еще и нравится: самостоятельностью, оригинальным мышлением, даже эксцентричностью и, несмотря на все невзгоды, жизнелюбием.

Часть вторая. Случайные встречи

Мои русские подруги: разведка, балы и тигры

Русские эмигранты первого поколения искали себе подобных, а их дети обычно дружили с детьми родительских знакомых. Со временем многие из второго поколения начинали также дружить с «аборигенами», приобретая таким образом двойную идентичность, но в эту новую идентичность нужно было научиться входить. Труднее всего им давалась та близость, ощущать которую мы учимся в юном возрасте. Эта близость – тонкая штука; чувство принадлежности во многом основано на узнаваемых переживаниях и навыках. Если в нескольких словах описать эмигрантское отношение к интеграции, то получится, что на одном полюсе находились семьи, державшиеся своего исходного круга, а на другом были те, кто решил уйти из него, в данном случае превратиться в американцев: дома они говорили по-английски, хотя для старших это было непросто. К этому располагал американский миф под названием «melting pot». Читатель уже знает, что мои родители не стремились раствориться в общем котле, но и не препятствовали стремлению своих детей к интеграции – с тем чтобы мы при этом оставались русскими.

Все эти вопросы не в первый раз встали перед ними в 1948 году в Америке, где мы сначала поселились в Сан-Франциско – центре дальневосточной эмиграции, которая начала перебираться в Калифорнию еще в 1920-е годы. Когда туда прибыли мы, в Сан-Франциско уже существовала большая колония с богатой общественной жизнью на все потребности и вкусы: Русский центр с собственным зданием и концертным залом, при котором находился также Музей-архив русской культуры; газеты «Русская жизнь» и «Новая заря»; организации вроде Общества ветеранов Великой войны, тоже имевшего здание, архив, библиотеку и музей[336]. Общество каждый год устраивало благотворительный бал (который назывался инвалидным!) со своими королевой и принцессами, собиравшими деньги для русских ветеранов, живших в бедности[337].

Вскоре я пошла в приходскую школу, где у меня появились подружки и куда (наряду с американской школой) я ходила дважды в неделю. Ее организовал архимандрит Афанасий Стуков, перебравшийся из Шанхая в Сан-Франциско после войны. Он преподавал Закон Божий, другие учителя – русский язык и историю. Замечательный отец Афанасий всего себя отдавал детям: поначалу в будние дни он даже заходил за мною, а после занятий отводил домой. Иногда он оставался у нас ужинать; он и мои родители полюбили друг друга. Однажды, решив, что у меня старые ботинки, он купил мне новые – правда, сильно на вырост, так что сразу носить их я не могла.