Записки русской американки

В школе он играл в футбол и занимался барьерным бегом; победы на местных соревнованиях принесли ему спортивные стипендии для учебы в университете; сначала он учился в UCLA, потом – в Государственном университете Аризоны, куда перешел, кажется, потому что в UCLA ему было трудно: ведь он был малограмотным и совсем малообразованным, а бегал хорошо и чуть не добежал до Олимпиады 1968 года в Мексике, где двое чернокожих бегунов-медалистов высоко и гордо подняли кулаки в перчатках, обозначавшие «власть черных». Это движение активистов-радикалов пришло на смену движению за гражданские права, связанному с именем Мартина Лютера Кинга. Когда мы с Кеном познакомились, его политические воззрения обретались где-то посередине.

Но главное не это, а то, что он доучился до PhD и всю жизнь проработал в университете.

* * *

Я тогда только начинала отходить от смерти Владимира, и Кен помог мне как психотерапевт. Самым весомым его вкладом в мою жизнь, однако, было участие в воспитании моей дочери, пусть он и не жил с нами, а приезжал на выходные, летом – чаще. Они с Асей полюбили друг друга. Кен был на двух ее свадьбах, а затем – на ее пятидесятилетии. Он подружился с моим братом Мишей и его тогдашней спутницей – фотографом Мартой Пирсон (потом переменившей фамилию на Касанаве). С Мишей его объединило то, что оба художники, но не только – Мишу тоже интересовал спорт, в первую очередь футбол (американский): как и Кен, в юности он им занимался. Говорили о политике, в основном сходясь в оценках. Моим родителям Кен был чужд, но они были с ним милы (как и он с ними), в особенности мама, которой это легче давалось. Однажды он поцеловал ее, здороваясь; потом она сказала мне, что его поцелуй был для нее «экзотикой». Скорее всего, для всех, кто меня знал, присутствие Кена в моей жизни было экзотикой – для всех, кроме Аси, которая не очень примечала расовые различия.

Стилистически – походкой, жестикуляцией, произношением – Кен совсем не желал походить на белого. Он отлично танцевал, что меня радовало. Однажды на вечеринке кто-то даже спросил мою подругу, не профессиональный ли Кен танцор. Чернокожие вообще отличаются от белых раскованностью движений и лучшим чувством ритма (к тому же Кен был в отличной физической форме – ежедневно пробегал много миль).

Кен Нэш (1978)

Он нравился моим подругам: Марине Романи, Магдалене Гилинской, Вере Уилер, более молодым – тоже. Те, кто был постарше, в основном профессора-слависты, держали дистанцию, но не все: Марианне и Генриху Бирнбаум он был интересен, они даже бывали у него дома[425], но люди менее открытые к чужому вообще не знали, как с ним разговаривать, а он – как разговаривать с ними: в Европе не бывал[426]

, образованностью не отличался, Достоевского, например, не читал, а может быть, до знакомства со мной даже не знал, кто это такой.

Впрочем, неожиданно для меня он вдруг решил прочитать «Братьев Карамазовых» и умно их со мной обсуждал. Оригинальными оказались некоторые его суждения о психологии персонажей, а также размышления о Смердякове – сделав-де его главным негодяем, Достоевский отчасти выразил свое отношение к униженному человеку из низов. Смердякова все используют, в том числе «братья» Митя и Иван, который, вместо того чтобы самому убить отца, влияет на Смердякова, и тот его «желание» исполняет. Получается, что, вместо того чтобы «поощрять» его попытки выйти из униженного положения, автор делает его убийцей. Эту необычную интерпретацию, отчасти отразившую жизненный опыт самого Кена, я впоследствии предлагала на обсуждение студентам. Прочитав «Войну и мир» несколько лет тому назад, он мне позвонил, чтобы поделиться впечатлением от описания двух ранений князя Андрея – под Аустерлицем и на Бородинском поле.

Что касается его друзей, то он знакомил меня только с теми из них, кто, как ему казалось, мог «соответствовать» белым. (Кен с этим заключением не согласился бы.) Он так и не познакомил меня со своей бабушкой – несмотря на то что мы провели вместе шесть лет, а он был с ней очень близок, всячески и регулярно ей помогал. О человеческих качествах Кена свидетельствуют и его отношения с бабушкой и дедушкой (который умер в первые годы наших отношений), и то, что много лет спустя он стал регулярно навещать своего старевшего отца, который его бросил.

* * *

В 1970-е годы Миша увлекался созданием временных инсталляций на природе, в основном из камней; временными они были потому, что их уничтожало время, иногда медленно, иногда стремительно – ветром или волнами океана. Создавались они коллективно. В один из наших с Кеном приездов в Монтерей Миша занимался проектом из этой серии на скалистом берегу океана в районе Биг-Сура, где происходит действие одноименного романа Джека Керуака. Это одно из моих любимых воспоминаний[427].