Записки русской американки

Пластинка Булата Окуджавы с его портретом на обложке стоит у меня в гостиной на книжной полке. Неподалеку висит портрет бабушки в имении – память о ее далекой юности. Фото Окуджавы на пластинке – память о моих 1970-х, когда российские писатели, войдя в мою жизнь, оставили в ней неизгладимый след: как я пишу в главе о Василии Аксенове, через них я по-новому осознала свою русскость. Аксенов и познакомил меня с Окуджавой в 1976 году, в ресторане Дома кино. Я очень любила его песни и часто слушала пластинку, вышедшую во Франции восемью годами ранее, а в тот вечер он сообщил, что у него наконец вышла новая. Сказав ему, что я его давняя поклонница, Вася уговорил Окуджаву мне ее подарить. Коробка с новоиспеченными пластинками лежала в багажнике его машины; вытащив оттуда одну, он мне ее подписал. Она и стоит у меня на полке.

Вернувшись домой в Санта-Монику, я все время ее слушала и таким образом обнаружила, к своему изумлению, что мой телефон прослушивается. Однажды, когда я разговаривала по телефону с подругой, из проигрывателя пел Окуджава; пластинка кончилась, но в трубке продолжал звучать его голос. На мой вопрос, слышит ли моя подруга что-нибудь, она ответила утвердительно («It’s one of your Russians»[435]

). Видимо, записывавший аппарат дал осечку, предоставив мне важные сведения. У меня тогда часто портился телефон. Причина была найдена. Видимо, госбезопасность США заинтересовалась моими поездками в Советский Союз; это меня развеселило – значит, работают, но, как всегда, подслушивают не того, кого нужно: слушают песни Окуджавы. Когда был жив Владимир, мы такого не примечали, хотя он практически до конца жизни находился под федеральным следствием и угрозой депортации.

Пластинка, которую мне подарил Булат Окуджава (1976)

* * *

Весной 1979 года Окуджава провел семестр в Калифорнийском университете в Ирвайне, неподалеку от Лос-Анджелеса, куда его пригласила директор Русской программы Елена Вайль. Тогда мы с ним познакомились поближе: он приезжал в гости к писателю Саше Соколову, с которым я дружила. Делал он это, впрочем, нечасто, потому что его не отпускала Елена, у которой он жил. Она ревниво ограждала его от других знакомств – например, как мне рассказал сам Булат, предупредила его, что я работаю в «органах», правда, не уточнив в каких. Это было не менее смешно, чем прослушивание телефона.

Кстати, о советских органах: на большом концерте Окуджавы в Ирвайне я познакомилась с бывшим агентом советской разведки Николаем Хохловым. Вместо того чтобы убить Георгия Околовича, видного члена НТС, в 1954 году[436]

, Хохлов раскрыл ему свое задание. Тогда об этом много писали (в частности, что его оружие скрывалось в зажигалке). Впоследствии Хохлов сделался профессором психологии в Калифорнийском государственном университете (Сан-Бернардино).

На том концерте я впервые услышала песню Окуджавы «Я пишу исторический роман», которую он посвятил Аксенову. В ней прозвучали слова «…каждый пишет, как он слышит, / Каждый слышит, как он дышит», отсылавшие к «Ожогу»; рукопись этого романа тогда хранилась у меня.

Тогда же он выступал с концертом в Беркли, где его представлял профессор Семен Карлинский, назвавший Окуджаву российским Битлом, чтобы объяснить американской аудитории, какое место тот занимал в российской культурной жизни. Этот концерт был записан на видеопленку, и мои берклийские аспиранты сделали сайт, посвященный Окуджаве, где можно прослушать весь концерт[437].