Записки русской американки

В 2011 году я поехала в Киев, чтобы поработать в семейных архивах, и просмотрела все выпуски «Киевлянина» за 1866 год (и – выборочно – за другие). В первые годы газета не отличалась антисемитизмом: он стал характеризовать ее в конце XIX и начале ХХ века, уже после смерти Виталия Яковлевича. Немногочисленные статьи о евреях на юго-западе в основном выдержаны в нейтральном тоне и напоминают антропологические зарисовки. В одной из них автор защищает еврейского депутата в Бердичеве от необоснованных претензий горожан, в другой – автор выступает за интеграцию евреев в русское общество, которой, по его мнению, лучше всех институтов может способствовать синагога. В третьей статье, написанной с христианской позиции, обсуждается отказ местечковых евреев от секуляризации. Единственная отрицательная оценка в 1866 году дается любавичскому хасидизму. Только однажды евреи обвиняются в «спаивании» местного населения[105]. Иными словами, в первые годы своего существования «Киевлянин» не отличался антисемитизмом; он возникнет значительно позже, а именно на почве участия евреев в революционной деятельности, как ее понимали Пихно и В. В. Шульгин.

В газете давались сводки отечественных и зарубежных новостей, в том числе американских – о тамошних рабочих, о политике президента Эндрю Джонсона в отношении Севера и Юга США сразу после Гражданской войны; печатались интересные статьи на самые разные темы – например, о скопчестве, идеях Сведенборга и романах Гюго.

В 1870-е годы «Киевлянин» стал семейным делом, в котором участвовали все Шульгины и их родственники, особенно в начале ХХ века.

* * *

Виталий Шульгин построил одноэтажный особняк на углу Шулявской (Караваевской) улицы и Кузнечного бульвара, в котором не только жила его семья, но и располагалась редакция газеты. Во флигелях жили родители: в одном Шульгины, в другом Поповы. У В. Я. было две дочери – старшая Лина (Павлина, Павла), младшая – Алла (моя бабушка). Хотя Виталий Яковлевич и усыновил Василия, тот все же был сыном Пихно, с чего и начались сложные семейные переплетения. Впрочем, Виталий Яковлевич сделал первые шаги в «инцестуальном» направлении – влюбленность в жену брата, но в рыцарском духе.

Если читатель находит, что я порочу свою семью, описывая интимные детали, то он будет по-своему прав, если бы не давность этих историй. Мне кажется, что правдивое описание личной жизни моих родственников не может их опорочить, да и пишу я о прадеде с большим уважением. Прадед явно был незаурядной личностью, а это для меня главное.

Дмитрий Иванович Пихно: зачинщик сложных семейных переплетений

Моя мать любила повторять, что дед Дмитрий Иванович (1853–1913) был сыном деревенского мельника и неграмотной крестьянки, дослужившимся до тайного советника. «Вертикальная мобильность» Пихно действительно была незаурядной – это был третий ранг в Табели о рангах. Последние пять-шесть лет жизни он был членом Государственного совета, в который был назначен, скорее всего, при содействии Столыпина, а до этого совмещал редакторство «Киевлянина» с университетским преподаванием и научной деятельностью: в двадцать четыре года он сделался доцентом Киевского университета.

Говоря, что Дмитрий Иванович был самым мудрым членом семьи, мать воспроизводила мнение старших – он умер, когда ей было всего шесть лет, но она его хорошо помнила, например похороны: пышная похоронная процессия проделала путь от дома, сначала в университет, оттуда в собор Св. Владимира, где его отпевали, затем на железнодорожную станцию – там ждал специально приготовленный вагон, чтобы отвезти прах в сопровождении семьи и других на место захоронения в Волынской губернии.

Отец Д. И. Пихно. «Киевлянин» (№ 215, 06.08.1913)

Мать Д. И. Пихно. «Киевлянин» (№ 215, 06.08-1913)

Похороны Пихно. «Киевская мысль» (1913)

Работая в университетском архиве в Киеве, я обнаружила большие фотографии его похоронного кортежа и могилы в либеральной газете «Киевская мысль», отражавшие значительность Пихно[106], несмотря на ее враждебность к нему и «Киевлянину». В «Киевской мысли» имелось и несколько длинных некрологов, а в некрологе в либеральной «Речи» (Петербург) говорилось: «Покойный был чуть ли не единственным умным реакционером в нашем черном стане».