Записки русской американки

Сторонник, чтобы не сказать соратник, Столыпина, Пихно присутствовал в киевской опере на «Сказании царя Салтана», когда Дмитрий Богров стрелял в премьер-министра (1911). Мама рассказывала, что Дмитрий Иванович сидел в четвертом ряду партера у прохода, видел, как во время антракта в направлении сцены быстро прошел какой-то человек, и услышал выстрел, смертельно ранивший Столыпина, стоявшего у оркестровой рампы лицом к залу. Николай II, которого тот сопровождал в Киев, видел, как он его перекрестил[116]. Столыпину оказывал первую помощь профессор и лейб-хирург Г. Е. Рейн, бывший в хороших отношениях с Пихно[117]. В нашей семье очень возмущались, что революционер и анархист Богров, работавший также, как потом выяснилось, в Охранке, получил от главы Киевского охранного отделения пропуск в оперу. Тот наверняка знал как о его сотрудничестве с Охранкой, так и о революционных настроениях. Возмущались также, что, не дождавшись похорон Столыпина, Николай II с семьей уехал к себе в Ливадию. Как известно, Столыпин завещал, чтобы его похоронили там, где убьют. Пихно сопровождал гроб во время похорон в Киеве.

Революцию 1905 года «Киевлянин» принял в штыки, а в день после Октябрьского манифеста, среди прочего обещавшего свободу слова и печати, единственной газетой, которая вышла в Киеве, был «Киевлянин». В день манифеста была объявлена общая забастовка, и не только в Киеве, но Пихно уговорил двух старших наборщиков издать номер газеты, пусть небольшой, несмотря на угрозы перерезать их семьи. Наборщики к нему вообще хорошо относились, так как он их каждое лето привозил к себе в имение на месяц, чтобы они отдохнули, помогал им материально в случае нужды и откладывал для них деньги на черный день.

Притом что после 1905 года Пихно никак нельзя было заподозрить в филосемитизме, «Киевлянин» в лице его редактора выступил против «позорного» обвинения Бейлиса в ритуальном убийстве (1911) и превращения дела в «суд над еврейством»[118]. В превращении дела Бейлиса в антиеврейский заговор Пихно усматривал не силу, а слабость русского национального движения. В связи с поведением деда в этом процессе мама любила повторять, что на похоронах Пихно был венок от семьи Бейлиса с надписью: «Доброму защитнику Д. И. Пихно от жены и детей Менделя Бейлиса» – подтекстом ее напоминаний была защита деда от обвинений в «огульном» антисемитизме[119]

.

Можно сказать, что мои последующие цитаты из А. Е. Кауфмана[120], исследователя истории российских евреев, преследуют ту же цель: он пишет в своей брошюре о Пихно («Друзья и враги евреев»), что до 1903 года «Киевлянин» и его редактор высказывались по еврейскому вопросу «в духе справедливости, отстаивая отмену ограничительных законов о евреях и осуждая гонения и преследования евреев со стороны местной администрации». Он много цитирует Пихно, например: «Антисемитизм… приносит народам, среди которых евреи живут, куда больше вреда, чем самим евреям. Надлежит облегчить слияние евреев с русским народом» (1898)[121]. Кауфман пишет, что газета боролась с антисемитизмом в печати, например с «Новым временем», а в процессе над Дрейфусом, в отличие от других националистических газет, защищала его от несправедливого обвинения

[122].

В основном при Пихно «Киевлянин» продолжал политику В. Я. Шульгина относительно русификации юго-запада, придерживаясь антипольских позиций[123]. Газета выступала против националистической имперской политики на Балканах и в Русско-японской войне, обвиняла евреев, однако, в их антипатриотическом отношении к ней. Она продолжала печатать статьи о гигиене и медицине, в особенности бактериологии, русской и европейской литературе и культурных мероприятиях, приятно меня удивив интеллигентными, даже тонкими литературными и культурными наблюдениями.

Следует сказать, что меня волновало, не будет ли мне стыдно при чтении семейного «Киевлянина». Чувство стыда (за членов семьи и за Россию), переданное мне мамой, было воспитано в ней ее матерью.

* * *

Пихно вообще отличался исключительной энергией и деятельностью. Так он сыграл ключевую роль в создании Бактериологического института в Киеве (1896); основную сумму денег на постройку пожертвовал Лазарь Бродский, известный филантроп и так называемый «сахарный король»; участвовал в создании Технологического института и Общества взаимного страхования землевладельцев Юго-Западного края; и т. д. В отличие от Шульгиных Пихно был хозяйственным – покупал землю; именно он приобрел семейные имения на Волыни – самые большие, Агатовка и Курганы, принадлежали ему и В. В. Несмотря на множество других занятий, он построил четыре большие вальцовые мельницы, производившие сотни пудов муки, и начал строить сахарный завод. На закладке Бабино-Томаховского сахарного завода (недалеко от Ровно и семейных имений)[124] присутствовала маленькой девочкой моя мать, как и все члены семьи.