Записки русской американки

Д. И. Пихно учился во Второй Киевской гимназии на стипендии, а затем, как стипендиат, закончил факультет гражданского права с золотой медалью. В Киевском университете, куда он поступил в семнадцать лет, он возглавлял партию студентов-либералов, поправев лишь в начале века, а также студенческий юридический кружок. Для заработка, но не только, он преподавал в прогрессивной начальной школе, основанной женщиной-врачом (И. В. Шатовой-Тальберг) в предместье Киева, продолжая интересоваться вопросами общего образования и после. Под влиянием своего учителя, будущего умереннолиберального министра финансов у Александра III, Н. Х. Бунге, он стал изучать политэкономию. После защиты магистерской диссертации («Коммерческие операции Государственного банка») Пихно был назначен доцентом кафедры политической экономии и статистики, а в 1897-м – профессором, у которого затем учился мой дед Билимович.

Как я пишу в главе о В. В. Шульгине, это он положил начало запутанным внутрисемейным связям, первой из которых было то, что В. В. был его сыном, а не В. Я. Шульгина. Пусть В. В. и писал вполне откровенно о собственных романах (и других родственников), этого факта он нигде не упоминает, придерживаясь семейной легенды. Возможно, им руководили нежелание компрометировать В. Я. и Д. И., а может быть, и правила приличия, но это лишь мои догадки.

* * *

Пихно занимался вопросами финансовой политики и денежного обращения, развития рынка, но больше всего железной дороги. Его докторская диссертация называлась «Железнодорожные тарифы: опыт исследования цены железнодорожной перевозки» (1888)[107]

, в ней он полемизировал с С. Ю. Витте, управляющим Обществом юго-западных железных дорог в то время, – они были политическими противниками. Дмитрий Иванович был членом так называемой Киевской экономической школы, основанной Бунге, в которую затем вошел Билимович. В целом ее представители совмещали принципы либеральной экономики Адама Смита и его последователей с германскими теориями, уделявшими особое внимание человеческой потребности, предельной полезности (utility) и антимарксистской теории спроса и предложения. Главным отличием киевской школы от российской теоретической экономики конца XIX века были ее антимарксистские установки[108].

Бунге назначил Пихно чиновником особых поручений в Министерство финансов, где он в основном занимался разработкой тарифных вопросов с 1886 по 1888 год. Витте, знавший Пихно еще по Киеву, в своих воспоминаниях с явным удовольствием пишет о том, что Константин Победоносцев, узнав о его незаконной личной жизни, способствовал его увольнению. Как утверждают другие источники, он вернулся в Киев из-за разногласий с новым министром финансов И. А. Вышнеградским. Скорее всего, имело место и то и другое. Любопытно и то, что Витте считал Пихно либералом в отличие от себя – это потому что Дмитрий Иванович поправел только в самом начале ХХ века – после возникновения революционных настроений в России[109]

. Начинал он как сторонник либеральных экономических реформ и ограниченного самодержавия, но после революции 1905 года возглавил киевский отдел черносотенного Союза русского народа. Витте также пишет, что его разногласия с Пихно «вынудили его принять участие в основании газеты „Киевское Слово“», чтобы иметь свой печатный рупор в Киеве[110]. Это было в 1886 году.

* * *

После смерти моего прадеда В. Я. Шульгина Д. И. стал не только главным редактором «Киевлянина», но и женился на его вдове, которая была на семь лет старше. От нее он имел еще двух сыновей, Павла и Дмитрия. Поль, как в семье называли первого, был поэтом – писал и переводил стихи под псевдонимом Paul Viola. В его сборнике «Прелюдии творчества» (1908) имеются переводы французских символистов, например двух Полей, Верлена и Бурже, а также Бодлера и поэта-парнасца Сюлли-Прюдома[111]. Митя в основном занимался имениями отца на Волыни и, как мама говорила, ничем особенным не отличался.

В год смерти прабабушки (1878) они с мужем находились за границей. Она умерла в Ментоне (Франция) от туберкулеза, но ее тело привезли в Киев, где она похоронена рядом со своим первым мужем на Байковом кладбище[112]. Именно ее тройное зеркало в стиле japonisme, тогда модном, висит у меня как фетиш семейной памяти[113].