Записки сибирского бандита. Книга первая. Черный ферзь

Казах медленно удивленно поднял глаза на почти голого зека.

– Ты че, слов не понимаешь? – рука потянулась за висящей на поясе дубиной.

– Не менжуйся, Биджо – раздался вдруг спокойный голос из рядов заключенных. – Ничего стремного в этом нет, обычный ментовской шмон. Сейчас все через это пройдем. – Я повернул голову в сторону говорившего и увидел Утюга, стоящего в первом ряду возле решетки.

– Это кто там пасть раззявил? – жирный казах метнулся к клетке, сжимая в руках дубину. Выудил из толпы старого каторжанина и выдернул его тщедушное тело наружу. – Ты че, старый, вообще страх потерял? – прапор резко замахнулся дубиналом.

– Отставить, Алдабергенов! – голос капитана резанул воздух. – Осужденный, вернуться в клетку. Пусть режимники потеют.

Чувствовалось, что начальнику смены не совсем приятны все эти процедуры, в отличии от жирного узкоглазого прапора-гондона, который испытывал явное удовольствие, унижая или избивая заключенных.

Утюг резким движением вывернулся из рук замершего Алдабергенова, и, направляясь к клетке, произнес:

– Благодарствую, гражданин начальник, старость и на воле не часто уважают, а в неволе и подавно. И вам, – обернулся к толстому казаху – Дай бог здоровьечка. И всем вашим родственникам до седьмого колена, и всем их родственникам, и родственникам их родственников…

– Ну старый! – прошипел сквозь зубы Серик. – Доберусь я еще до тебя!

– Лейтенант, продолжайте без меня. – капитан встал и, подойдя к вешалке, начал одевать бушлат. – Я в изоляторе. Деда не трогать. – посмотрел на прапора-казаха и вышел.

Шмон продолжился. Арестанты один за другим подходили к продолговатому, до желтизны затертому столу и выкладывали свои вещи. После осмотра одевались и становились в другую клетку у противоположной стены. Скоро очередь дошла до меня. Имущества со мной не было никакого, оно разлетелось по асфальту в «Конверте» во время приемки, уцелела лишь книга Владимира Семеновича. Но меня это не беспокоило. Барахло мое, наверное, уже штабные шныри раздербанили, растащили по своим мышиным норам.

– Ну что, Кубарев, злишься на меня? – маленькие, заплывшие хитрые глаза Серика смотрели изучающе. – Что молчишь? Наверное, хочешь мне в горло вцепиться, ну так давай, давай!

Я не отвечал, просто глядел, не мигая, на эту присосавшуюся к тощей арестантской холке отожравшуюся мразь ненавидящими глазами. Глядел и молчал. Думалось, что такими как этот урод не становятся. Таким надо именно родиться!

Первым отвел глаза прапор, видимо каким-то образом прочитав мои мысли, и процедил сквозь зубы:

– Ничего, тебе еще рога-то пообломают. Подожди немного. Следующий!

6.

Этап повели в «Карантин», – отдельно от остальных стоящий барак рядом с дежуркой. Рыжий шнырь по прозвищу Лопата выдавал матрасы и синие с полоской одеяла. Протягивая мне скатанные постельные принадлежности, он шепнул:

– Ты Куба? Привет тебе от Немца и Димы Тягача. Матрасик аккуратней разворачивай, там гостинец передали. Если че надо – черкнешь малявку, я перешлю по адресу.

Бросив на шконарь скатку, я развернул вещи, в одеяле был спрятан пакет. Недолго думая, вытряхнул его содержимое на кровать. Любопытный грузин Горгадзе присвистнул, глядя из-за моей спины. На одеяле лежало несколько пачек «Америки», килограммовый пакет листового чая, новые с этикетками трусы с носками и большущий шмат сала – непозволительная роскошь для лагерных стен. В одну из сигаретных пачек была вставлена свернутая трубочкой «Мулька», я развернул ее. Текст был следующий:

«Братан, рады видеть тебя в этих стенах, как бы глупо это не звучало. Сегодня встретиться не получится, а вот завтра смена «Бугая», попытаемся прорваться к тебе в карантин. От братвы прими небольшой грев, если что надо шуми через Лопату. Сильно не расслабляйся, после отбоя будут дергать в «безопасность», но нас-то с тобой брат этим не испугаешь, тем и живы. Так что держись. Мульку сожги. Ни пуха тебе. С уважением Саня Немец, Дима Тягач.»

Уловив тоскующий взгляд грузина, бросил ему пачку сигарет, тот поймал налету и с благодарностью в глазах произнес:

– Душевно тебе, биджо, с самого централа не курил.

Вторую пачку кинул на широкий стол–«общак», рядом положил чай и сало. После этого обратился к зекам, копошащимся возле своих шконок:

– Братва, заварите чайку, хоть тоску разгоним.

– Вот это дело! – тут же откликнулся Утюг. – А ну-ка, Малой, поставь-ка кругаль кипятиться. – обратился он к «Ветерану карманной тяги», доставая литровую кружку.