Записки военврача. Жизнь на передовой глазами очевидца

– Добро, док! Предлагаю в столовке и вмазаться!

Время под вечер, под светом керосиновой лампы Сашуля стелет тонкую дорожку белого порошка на полевой стол офицерской столовой. Черенком алюминиевой вилки он ловкими, умелыми движениями подравнивает края дорожки. Профи, наверное, подумалось мне. Санёк сворачивает в тонкую трубочку десятирублевку, и мы по очереди вдыхаем носом.

– Валера, давай теперь ты!

Валера повторяет, неумело, но старается не подавать виду.

– А что должно быть?

– Галлюцинации яркие. Смотришь на комбата, а видишь стройную девушку, зовущую тебя к себе. Но к комбату сегодня не пойдём, в зиндан посадит всех троих. Туши керосинку. Пойдём в палатку.

Пока дошли до нашего ночлега, Сашуля «поймал кайф».

– Хи-хи, хи-хи, ты прав, доктор, я вас уважаю, хи-хи, хорошо вас учат, хи-хи, я тоже хотел в академию поступать, ха-ха, баллов не добрал.

– Саш, выпей ещё пиво сверху, лучше будет. А то сейчас зампотыл начнёт тебя искать, не поймёт. Валера, а ты как, чувствуешь что-нибудь?

– Нет, только нос перестал запахи различать и слизистая онемела. Наверное, что-то не так делал. Давай повторим.

– Хватит, выпей пиво лучше.

Местный анестетик требует индивидуальной коррекции и конечно же предзназначен для обезболивания, а не для одурманивания. Я тогда только догадывался о силе суггестивного воздействия на человека и способах его достижения.

Случай из карьера

Оружие стреляет не только раз в год. Когда оно при тебе, то соблазн им воспользоваться велик, даже если ты не прирождённый охотник. Это как заноза, которую хочется вытащить из пальца. Но вместе с тем обладание им успокаивает и возвышает, особенно когда служишь в местах не очень спокойных.

– Док, дай из твоего пистолета пострелять!

– А из своего?

– Да мне комбат запретил оружие выдавать. Сказал, что мне незачем. На хлебовозке ведь езжу.

– Подожди, скоро он в отпуск уйдёт, тогда и постреляем.

Мы его побаивались из-за непредсказуемости и непоследовательности. После того, как дивизия устроила импровизированный салют на Девятое Мая, с двумя ранеными и сгоревшим складом, автоматы у всех изъяли, а пистолеты оставили только тем, кто подвергался опасности. Ежедневно мне приходилось перемещаться из полевого лагеря в жилой городок, а это четыре часа в день по малоохраняемой территории. Да и дом, в котором жила семья – «Титаник», – тоже считался зоной повышенной опасности.

Комбат ушёл в отпуск в ноябре. Спустя час, как вертушка увезла его из Ханкалы, в палатку медицинского пункта зашёл запыхавшийся и румяный Сашуля.

– Ну, что, док, едем в карьер? В хлебовозке лежит цинк патронов к ПМ.

– Хорошо, Сашуль. Я амбулаторный приём и перевязки закончу до обеда, а там и поедем. А где стрелять-то будем?

– В карьере, у трассы. Где обычно стрельбы проходят.

После обеда выехали за минное ограждение Ханкалы. Машина ползла с пешеходной скоростью. Петляющая дорога состояла из засохших грязевых рытвин и ухабов, оставшихся после осенних дождей. Ближе к месту назначения движение перекрыл солдат в бронешлеме и бронежилете с автоматом наперевес. Он нёс дежурство у свеженького бело-красного шлагбаума, которого ещё две недели назад не было.

– Приказ комдива, проезд транспорта в этот сектор обороны запрещён!

– Да мы туда и сразу обратно.

– Запрещено! Там и дорога перекопана! Вы не проедете… А в объезд – это по минному полю.

– Ладно, а нас пропустишь? Мы машину здесь оставим, сходим до карьера прогуляться.

– Да идите, только с дороги не сходите.

Взяли с собой по четыре пачки патронов и пошли к карьеру, где обычно проходили учебные стрельбы. По пути озирались по сторонам. Малозаметные красные флажки с белыми буквами «М» проблескивали сквозь высушенную летним зноем траву, как грибы-мухоморы после дождя. Карьер был громадной искусственной ямой, выкопанной добытчиками гравия и щебня. Лет пять-семь назад его разработку прекратили из-за грунтовых вод, и теперь он представлял собой этакий резервуар с косыми отвесными двадцатиметровыми стенами, маленьким озерцом в центре и обгоревшими мишенями разрушенных, проржавевших остовов трёх бэтээров.

Заходить в него неприятно: сразу чувствуешь тревогу в ожидании неприятностей, которые могут прилететь сверху. Но во время стрельб там выставляется оцепление, сейчас же мы были предоставлены самим себе и ощущали себя по-детски беззащитными. ПМ и пара РГД в карманах были лишь лёгким прикрытием, уменьшающим тревожный порог.

– Ну что, давай по банкам?

– Давай, начинай!

Насобирали консервных банок, выставили их на кирпичи. Мне вспоминалось детство, когда мы мальчишками вот так же стреляли из самодельных рогаток. Видимо, так и не повзрослели. Патроны, как всегда, имеют свойство быстро заканчиваться.

– Утолил жажду, Саш?

– Маленько… Продолжим завтра, док?

– Без проблем! Давай выбираться отсюда, как-то здесь неуютно вдвоём находиться. Да и стемнеет скоро.

Выбравшись из карьера, мы заметили две БМП, мчавшиеся в нашу сторону и окружающие нас с флангов. На броне восседали люди с разукрашенными лицами и банданами на голове.

– По всей видимости, спецназовцы. И, очевидно, по нашу душу…

– Бежим?