Заполье

— Насчет индусов не скажу, а вот нашему почему-то не надо узко русского, конкретно-национального, хоть убей… В мобилизации нашей, как и раньше, спасенье — так ведь и ее не хочет, как чужое ему все, чем жил, что имел. Поселянин вон недавно рассказал: пришел он с соборянами вчетвером на завод сантехоборудования, что ли, рабочих собрали, ну и битый час толковали им, растолковывали, что почем ныне, что с нами творят; а у них и на заводе дело швах уже, между прочим, зарплата нищая с пятое на десятое, об индексации и речи нет… что-то делать надо ж, подыматься! А те послушали, даже и вопросов-то не было почти, а потом с задних рядов один: не-е, вы нас опять вламывать заставите… этакая вот откровенность. Между прочим, и Палыч наш в ту же дуду — дословно, я даже не удивился. В массе не хотят — мы, протестанты немногие, чуть ли не отщепенцы, тут не в счет. Алексей, конечно, по-своему все расценил: пролетарии, мол, что с них взять? Ну, бедные они — на голову…

— Да уж не богаты…

— И вот как ни нужен теперь нам национализм — ординарный, европейски эгоистичный, пусть на время, из ямы этой провальной хотя бы выкарабкаться, — а не хотят… И не в том совсем дело, что, дескать, мелок нам он, широкой душе нашей, не стоит и силы тратить… нет, куда хуже! Это духа упадок, в себя неверие, себя неуваженье — вот что хреново! А все дивятся: откуда вдруг у русских обезьянство все это и продажность такая — феноменальная? Оттуда. И с лозунгами бравыми своими нынешними, чую, мы не скоро до них достучимся… что толку на гордость давить, когда ее нету?! Нет, что-то иное затронуть в них надо, да и в нас-то самих — поглубже. А подумаешь: что? Чем тыщу лет держались?

— Что вы этим… — не изумился даже, но договорить не смог Мизгирь, откинулся в кресле, воззрился.

— Сказать хочу? Да то, что ничего другого, коренного, не осталось, кроме нее… ну, пусть даже в остаточном виде, в инстинкте веры. Кроме родового, подсознательного, надежи на вышнюю правду; и веруем, нет ли, а надо нам и там искать тоже… — Он с кем спорил — с ними, с собой. И был ли до конца уверен в том, что говорил, или тоже экспромтом увлекся, необходимостью запорожца прикрыть? — Не будет русский человек надрываться ради канадского или там шведского благополучия обывательского, не заставишь, вот для этого он уж точно ленив и нелюбопытен. Да и в довольстве собою прямо на глазах он глупеет, а то и… свинья свиньей — что, по новорусским не видим? А вороват, а переимчив на дрянь, как… Нет, без большого дела, идеи мы не народ, считай, а так, население, этнографическое нечто… Но вот в православии это — большое — есть. И сколько раз оно, посчитать, чудо творило, из каких только ямин не вытаскивало нас — не бог, ладно, но ведь вера. В помощь свыше, в правду дела вера; и что, от союзничества с силой такой отказываться, ну пусть и умаленной теперь? А она ж явно прирастает…

— Эвон как! Была бы вера, значит, а бог найдется… так? Какой приглянется или сподручней? Впрочем, чему удивляться: кто-то ж, не помню, сказал ведь, что любая религия не порождает новых ценностей, а лишь выражает те, какие в человеке, в народе уже имеются… Так-то!

— Наверное, так: но верующие-то убеждены, что ценности вложил в них бог…

— И веру в себя самого, как безусловную ценность? И неверие, как ценность отрицательную, тоже? И что же ж мы теперь, с этой мудистикой-талмудистикой на народ будем выходить, народу последние мозги набекрень чтоб? — И на встревоженного чем-то Левина глянул сурово, будто это он был во всем виною тому. — Что ни хотите, а я отнюдь… Я, как не самый вялый член редсовета, против потворства этим, как бишь их… христарадникам, да, они напоют, их только начни слушать! Профуры те еще!

— Ну, до потворства, положим, нам как до Луны. А предложение союзничества… Оно ж нас ни к чему особому, неприемлемому не обязывает вроде.

— Еще как обязывает! Связывает! Мы тем самым молча соглашаемся с соглашателями, которые за нашей доверчивой спиной шуры-муры всякие с властью… э-э… крутят, с врагом смертельным нашим сшушукиваются, уже ж и царя никудышнего во святцы хотят впихнуть, и с ним Гришку-жеребца, эту персонифицированную тьму египетскую… не-ет, чревато все сие!

— Вы прямо-таки по-ленински линию гнете, — засмеялся Базанов, как-то смикшировать надо было напор этот. — Не паримши.

— А как иначе?!.

И тут Карманов явился — кстати весьма, другой косяк подпер собою.

— Ну что там, как с ним?

— Да ничего… отлеживается. Обрадовался. Только к этим, к ментам, лучше спеца послать, адвоката. Я к ним заглянул, говорят: заявление подробное надо, то-се, медицинское освидетельствование… или нет — заключение. Ничего, хорошо держится.

— В одно дело это сведем, само собой, — в громкое, уверяю вас, дело! Скандалез до небес подымем, только так! — Владимир Георгиевич подтянул к себе за хвост телефон, накручивать стал. — Чтоб неповадно было шутковать с нами!..

— Адвокату? — спросил Базанов, папку с учредительными документами отыскивая в столе. — Трахтеру? Пусть сюда подходит, вместе доедем.