Заповедь

А как поразился валун, увидя, что в арбу впрягли белую лошадь Мурата и управлял ею он сам! Так сказать, сам помогал своей единственной и неповторимой любви удалиться от него и, может быть, навсегда. Если для аульчан это оставалось тайной, то валун-то был очевидцем утренних бдений Мурата в засаде в ожидании, когда к речке спустится стайка девчат, и среди них младшая дочь Дахцыко, с кувшинами на плечах. Уж кто-кто, а каменный громадина хорошо знал, как Мурат прикипел сердцем к этому удивительному созданию... И сам же помогал Зареме отправиться в дальние края... Ну не чудак ли Мурат?! Мог бы напугать ее страстями дорог двадцатых годов, когда путника на каждом километре подстерегали абреки, бандиты, налетчики, грабители, насильники, а то и просто любители поиздеваться и покуражиться над невинными и беззащитными людьми... Мог бы рассказать ей о том, как из-за отсутствия топлива поезда неделями простаивают на полустанках, а то и в открытом поле; как невозможно в пути приобрести продукты и нечем утолить жажду. А болезни свирепствуют повсюду, беспощадно кося людей. Наконец, во Владикавказе, когда Зарема своими глазами увидела, как сплошняком усеяв своими телами весь пол вокзала и перрон, обжив их долгими ночами и днями, люди неделями ждут не дождутся, когда удастся приобрести билетик да посчастливится протолкнуться сквозь озлобленную толпу, яростно атаковавшую вагоны, — Мурат мог развести руками и возвратить свою любимую и Тамурика в Хохкау. А он носился от поезда к кассам и обратно, ломился в кабинеты, в которых укрылись от негодующих пассажиров начальники, диспетчер, кассиры, ругался, шумел, грозился, хватался за кинжал и сумел-таки добыть два билета, а потом с таким же неистовым напором, работая локтями, пробился сквозь толпу и втащил в вагон Зарему с Тамуриком, а внутри было так тесно, что пришлось вылезать через окно, иначе и его самого перегруженный поезд унес бы в столицу...

Так, самолично, невероятным усилием отправил он свою любовь учиться на врача. Мысль, что Зарема возвратится в аул врачом, была малым подспорьем, когда он прикидывал, сколько же лет понадобится, чтобы это случилось. И хватит ли сил и терпения выдержать их?..

Мурат крутился с утра до ночи и рад был, что у него не оставалось времени на раздумья и тоску. Как ни старался он отогнать от себя мысли о Зареме, ему это не удавалось! Она была всегда рядом с ним, вернее, в нем, то подбадривая его, то упрекая, то снисходительно усмехаясь, видя его беспомощные попытки убежать от нее, скрыться от ее пытливых, преследующих его днем и ночью глаз...

Мурат замечал за собой, что, выходя из хадзара, он поднимает голову и взгляд его рыщет по проклятому Богом террасному участку с одинокой сосной в надежде увидеть знакомую женскую фигурку.

И в том, что Мурат решил сделать пристройку к хадзару, виновата не теснота, в которой ютились мать, отец, жена и дети Умара, Урузмаг, не тяжкий кашель Касполата, всю ночь разносившийся по дому, а опять же Зарема, вернее, смутное желание до ее приезда иметь свою комнату, пусть и не очень большую, с тусклым светом из-за того, что второй ярус хадзара загораживал лучи солнца, но зато имевшую отдельный вход. И, завершив пристройку, Мурат с облегчением вздохнул: теперь у Заремы будет свой укромный уголок, где ее не станут стеснять взгляды домочадцев.

Перетащив свой топчан и ковер с кинжалом, саблей, винтовкой и револьвером в пристройку, он не стал вести самостоятельное хозяйство — все так же свозил урожай в общий амбар, питался тем, что готовили мать и Сима, отдавал им стирать свою одежду...

Мурат часто ловил на себе задумчивый взгляд отца, безмолвно спрашивавшего, когда же он подумает о том, чтоб устроить свою судьбу... Но Мурат делал вид, что не понимает намеков, и терпеливо ждал возвращения любимой...

Вот только когда это произойдет?.. Когда?.. О-о Уастырджи, подскажи, сколько требуется времени, чтоб выучиться на врача?!

... Мурат стряхнул с себя воспоминания, провел ладонью по шершавому боку валуна и, тяжело ступая, стал подниматься в гору, туда, где одиноко маячила фигура брата Касполата...

Апрель оказался на редкость капризным. После необычайно жарких дней, когда снежные покровы в горах стали исходить шумными ручьями, от обилия которых речка набухла и бурные воды ее захлестывали бревна, переброшенные с берега на берег, и все возвещало о торжестве солнца, вдруг поутру на ущелье опустилось невесть откуда взявшееся белесое покрывало, пошел мелкий дождь, к вечеру превратившийся в снег. Жесткая крупа больно хлестала по лицу Касполата, наводя на него тоску и отчаяние. Жара обманула нетерпеливого горца: он, не дожидаясь общего решения земляков и традиционного праздника сева, бросился на поле и успел посадить кукурузу на доброй трети площади и теперь с трепетом всматривался в небо, боясь гибели семян.

Мурат посмотрел на спину Касполата, на его опущенные руки, и ему стало очень жаль брата. Но он не успокаивал его, понимая, что словами тут не поможешь. Единственная надежда, что ветер переменится и унесет грозную тучу.