Заповедь

— Вот из-за таких и называют нас, кавказцев, феодалами. Партия настойчиво ищет пути раскрепощения женщин Востока, а этот пе-ре-рож-де-нец не пригласил их на голосование!.. Предлагаю: строгий выговор ему, неделю срока — и чтоб все излишки хлеба были доставлены сюда! Кто за это?.. Женщин прошу не стесняться — выше поднять руки, продемонстрировать этому пе-ре-рож-ден-цу, что вы равноправны мужчинам!..

***

До Мизура Мурата довез старик-осетин, который более тридцати лет доставлял руду с садонских рудников во Владикавказ.

— И до революции, и после революции занимаюсь одним и тем же, — рассказывал он: — Погоняю лошадей. Они у меня уже третьего поколения, а я вот держусь, еще крепкий, — заразительно засмеялся он. — Помню, будто вчера произошло, как приехал наниматься. Тогда приказчиком был бельгиец. Высокий мужчина, в полосатых брюках ходил. Ты думаешь, он на меня смотрел? Нет, он не поленился выйти из конторы и обошел со всех сторон подводу. Потом заглянул лошади в зубы и только после этого дал согласие... Э-э, у них ценилась не внешность человека — дело. Дело!.. Сейчас не так. В два раза меньше рейсов совершаю за неделю, а начальник — не приказчик, а хицау всех рудников — со мной за руку здоровается...

Мурат слушал старика-возчика вполуха. Одолевали мысли — тягостные, липкие... Что же произошло? Он хотел как лучше, а виноват оказался. Перед Коковым не провинился, а получил наказание. Еще хорошо, что отпустили, вполне могли в тюрьму засадить. Может быть, в одной камере с Тотикоевыми сидел бы — вот кто веселился бы, злорадствовал... Слава богу, пронесло...

С другой стороны, почувствовал, как враждебно смотрели на Мурата аульчане, когда он повел шахтеров на пастбище. Точно предал их. И никто знать не желает того, что революция в опасности, все на ниточке висит. Правильно говорил Коков: сегодня не о моем-твоем надо думать — общую беду предотвратить бы...

Очень хотелось узнать, кто предупредил аульчан, откуда им стало известно о приезде шахтеров. Он этого наглеца проучит. Надо же, как все быстро провернули. А он, Мурат, тоже хорош: ничего не заметил... И тут он вспомнил, как часто в тот день отец проводил ладонью по бороде — к этому жесту он прибегал, когда хотел скрыть выражение своего лица. Отец! — догадался Мурат. — Это он, точно: он пронюхал... И даже мне ничего не сказал. Ну хитрец!..

Из Мизура пришлось полдня идти пешком. Когда показался Хохкау, Мурат валился с ног от усталости и голода... Мать постелила на нарах. Но он нашел в себе силы, прежде чем улечься спать, пройти в комнату отца.

— Скажи, отец, откуда ты узнал о приезде Дауда и шахтеров? — спросил Мурат его напрямик.

— Я узнал, когда глаза мои увидали их, — ответил Дзамболат.

— Неправда. Это ты все подстроил.

— Что подстроил? — невинно спросил Дзамболат.

— Ну, что зерно спрятали...

— Но если у людей и в самом деле нет зерна?

— А овец почему подальше угнали?

— Так ты винишь меня? — нарочито удивленным тоном воскликнул Дзамболат. — Неужто ты думаешь, что народ не ведает, что творится в долине? Мы еще с осени ждали незваных гостей. А горцы знают, чем грозит отсутствие хлеба в оторванном снегом от мира ауле. И люди у нас смышленые. Так что не пытайся найти виновного.

— Меня наказали, — сказал Мурат.

— Так мы и думали, — отец в знак согласия кивнул бородой.

— Могли и расстрелять.

— Неужели? — отец встревожился. — За что расстрелять?

— За пособничество кулакам, — сказал Мурат.

— Кто у нас в ауле кулак?

— Это неважно. Раз не сдали излишки зерна — значит, идем на поводу у кулаков.

— А ты считаешь справедливым отнимать хлеб у людей, у которых он не лишний и которые его вырастили? И ты знаешь, каким тяжким трудом он достается в горах!..

— Не надо, отец, — попросил Мурат. — У меня и так голова кругом идет...

***

... Густая темень опустилась в ущелье. Окна хадзаров засветились. Направляясь в намеченное укромное место — к камню, что застыл неподалеку от дома Дахцыко, Мурат, поглядывая в окна хадзаров, удовлетворенно отметил — у всех горят не лучины, как прежде, а керосиновые лампы, те самые, что доставил в аул он. Слава Богу, кажется, никто Мурата не заметил. Пробравшись к камню, он расстелил на земле бурку, прилег. Вчера он допустил оплошность, рассчитывая, что майская ночь не так прохладна, не взял с собой бурку и к полуночи продрог до костей. А сегодня — благодать.