Заповедь

— «Заглянем»! — фыркнул Дауд. — Да что, товарищ Калинин сидит и ждет тебя?!

Мурат ошпарил председателя райисполкома сердитым взглядом и невозмутимо продолжил:

— Давай, Дзандар, свои бумажки, я словами не могу объяснить... Передам Калинину листочки, пусть посмотрит... — Он нетерпеливо вскочил с места, закричал, убеждая Скифа, Байтова, Дауда, себя: — Он тоже пастушил! И он поймет нас, чабанов! Добуду тебе, Дзандар, деньги! Добуду! И у нас будет свой маленький ГОЭЛРО!

***

... И опять Мурат заявился в их огромную, окном на Неву, комнату вечером, застав всех троих дома; и опять они бурно радовались его приезду; и опять середину стола оккупировал величавый пятилитровый самовар... Зарема и Мария, перебивая друг дружку, рассказывали о том, что произошло у них за время, что прошло со времени предыдущего посещения Муратом Ленинграда. Теперь уже Зарема заканчивала институт.

Невесть откуда взявшаяся бутылка жгуче-обжигающей водки развязала язык Мурата, и он разоткровенничался, поведал о житье-бытье горцев, о горестях, которые последнее время преследуют его, председателя сельсовета.

— Люди изменились. Но! — он поднял палец, подчеркивая тем самым, насколько серьезно то, что сейчас выскажет. — Но не в лучшую сторону.

— Почему? — ахнула Мария, уступившая Мурату с Заремой стулья, а сама примостившаяся на табуретке.

Мурат повел плечами, как бы поеживаясь от озноба, хотя в комнате было жарко и лишь через открытое окно веяло приятной прохладой от поблескивавшей вдали Невы, и признался:

— Сам который месяц ломаю голову, ищу ответ на это «почему». Раньше только скажешь: «Революции требуется» — тут же десятки и сотни добровольцев брались за дело. А теперь глаза в сторону отводят.

— Все? — спросила Зарема.

— Многие... Смотришь на них, а в голове мысль: то ли что-то я не так делаю, то ли люди перестали понимать, что для них плохо и что хорошо.

— Может, ты и в самом деле что не так делаешь? — высказала догадку Мария.

— От себя ничего не выдумываю, — возразил Мурат. — Что говорит Дауд, то и делаю. И он ничего не выдумывает: делает то, что ему сверху приказывают... Обмельчали люди. Я им про мировую революцию, а из толпы выкрик: «Скажи, председатель, когда соль привезут?» Объясняешь, что соли в стране не хватает, а в ответ смеются: «Куда она девалась? При царе было вволю, а те-перь — вовсе нет. Он что, ее с собой в могилу унес?» А в последний раз кто-то даже глумился над самым светлым для нас: «Соль придерживают для всемирной революции; ею вместо картечи забивать стволы орудий будут». Вот до чего дошло...

— И у нас здесь соль то бывает в магазинах, то нет, — промолвила Мария.

— Без соли в горах никак нельзя, — вздохнула Зарема. — Зарезал овцу, — чтоб мясо сохранить, надо солью укутать, или ешь всю тушу сразу. Но какая семья себе это может позволить? И в самом деле, куда соль девалась?

— Гринин говорит, что дефицит от бесхозяйственности, — сказала Мария, — оттого, что где-то в начальстве засел бездельник-бюрократ...

— Почему не гонит его? — рассердился Мурат.

— Его сперва следует отыскать и уличить. А до всего руки не доходят, — стала защищать Гринина Мария. — Мой-то иной раз пообедать не успевает. Идут да идут посетители — какой кусок в рот полезет, когда знаешь, что в приемной человек мается, ждет не дождется, когда дадут ему своей заботой поделиться...

Беседуя, Мурат старательно следил за тем, чтобы ненароком не встретиться взглядом с Заремой. Боялся, что в его глазах она увидит затаенную боль и тоску по ней, его единственной любви; что выдержка изменит ему и он станет убеждать ее бросить учебу и отправиться в Хохкау...

— Почему я здесь? — вдруг застонала Зарема. — Почему не дома? Почему увезла сына от деда, от бабушки, от могил предков, от гор? Почему вместо того, чтобы колдовать у печи, радуя близких вкусной едой, сижу вдали от них над книжками и зубрю, зубрю, зубрю?!

— Не то говоришь, не то, — обняла за плечи подругу Мария. — Знаешь же: здесь ты потому, что так нужно для твоей родины, для Хохкау, для горцев. Ждут же они тебя, ждут с надеждой, что ты станешь врачом и избавишь их от болячек... Ждут же, Мурат? — обратилась она за поддержкой к горцу.

— Ждут! — подтвердил Мурат. — Все ждут. И приветы посылают, слова теплые, от сердца идущие...

— И ты ждешь, не так ли? — ненароком, но оттого не менее безжалостно вонзила в сердце Мурата нож Мария.

— Жду, — растерянно заморгал он.

— Слышишь, ждет и Мурат, — встряхнула подругу Мария.

Он несмело поднял глаза на Зарему. Она, точно не улавливая намека, покорно произнесла:

— Хорошо, товарищ председатель сельсовета, можешь сообщить хохкауцам, что будет у них врач...

На следующий день Мурат отправился в горком. В приемной томились люди. Мурат подошел к Марии, сидевшей у стола, расположенного сбоку от двери. Она подняла голову и радостно объявила:

— Товарищи! Это наш гость с Кавказа, герой гражданской войны Мурат Гагаев!..

Ему зааплодировали. Смутившись, Мурат кивнул на дверь:

— Николай здесь?

— У него совещание, — огорченно сообщила Мария и, тряхнув головой, решительно направилась в кабинет: — Я сейчас.