Дахцыко, подбадриваемый взглядами Дунетхан, носившейся из кухни в гостиную и обратно, терпеливо сносил наглость сватов, успокаивая себя тем, что на карту поставлена судьба дочери... Но когда подвыпившие гости приступили к делу, ради которого пришли, и стали, перебивая друг друга, всячески восхвалять мудрость, силу, ловкость, трудолюбие и большую хозяйственную жилку жениха и даже упомянули о его статности и красоте, при этом старший сват пьяно подмигнул своей братии, тут с Дахцыко что-то случилось. Представив себе, как хилая, неуклюжая фигура Павла Гоева станет подступать к его красавице-дочери, он содрогнулся. В душе поднялось возмущение, и он восстал против уготованной Мадине судьбы. Это что же такое?! С Заремой так ужасно случилось, а теперь вот и Мадина угодит в лапы таких наглых, потерявших честь и совесть людишек?! Нет... Нет!.. Нет!!! И он неожиданно для сватов поднялся и бросил им короткую и обидную фразу:
— Не для того я лелеял и воспитывал дочь, чтоб отдать ее Гоевым, — покинул стол, нарушая все законы гостеприимства, и вышел из гостиной...
Как Дунетхан ни уговаривала мужа одуматься и возвратиться к гостям, в него точно бес вселился, и он наотрез отказался снова сесть за стол и даже не вышел на порог, когда гости, проклиная дом Дзуговых, в который их занесло, грозя, что они отомстят за нанесенное им оскорбление, громко топча сапогами, покинули хадзар...
Всю ночь Дунетхан тихо проплакала в подушку, бормоча:
— Бедная Мадина, быть теперь ей навек девой...
А Дахцыко всматривался в темноту комнаты и прислушивался, не слышно ли всхлипываний в спальне дочери. Но оттуда ни звука не доносилось, и под утро он в сердцах бросил жене:
— Бедной она была бы, окажись она в сетях Гоевых!..
По Ногуналу прошел глухой шепот о том, как Дахцыко посрамил наглых сватов. Казалось, теперь уж никогда никто не осмелится направить в хадзар Дзуговых уважаемых горцев с деликатной и почетной миссией...
Но вдруг через месяц постучались в ворота Дахцыко новые сваты. И выяснилось, что пришли они по просьбе... Тотырбека Кетоева! Да-да, того самого, у кого на глазах выросла Мадина. Кто знает всю историю, случившуюся с ее сестрой. Он видел, как Дахцыко выстрелил в Батырбека Тотикоева. И Тотырбек не боится кровной мести Тотикоевых, и не стал заранее уточнять, как это сделал Павел Гоев, примет ли сватов Дахцыко, а взял и послал, как это принято в мире, сватов...
И Дахцыко дал согласие на брак дочери с ним.
— Если, конечно, дочь согласна, — оговорился он.
Дунетхан после ухода сватов робко произнесла:
— А чем Тотырбек лучше Павла? Какой-то он неприкаянный... Работает с утра до ночи, а достатка в доме нет... Весь урожай отправляет Хамату и Иналыку в Хохкау. Да и то, что оставляет себе... Кто ни обратится с просьбой подзанять муку или овцу — отдаст, а потребовать, чтоб долг отдали, забывает...
Дахцыко резко оборвал ее:
— Я дал слово сватам, так тому и быть!.. Будем готовиться к свадьбе.
... На Умара обрушилось горе: Сима не смогла доносить ребенка. Знать, сказались связанные с переездом тяжкий труд на выделенном большом участке земли и возня до первых петухов у печи... Безотказная Сима, заразившись у мужа жаждой поскорее достичь достатка, довела себя до изнеможения... Придя в себя в больнице, она прошептала мужу синими, едва повинующимися губами:
— Я тебе дам еще сына... Дам... Настоящего алана...
И через год родился я... О том, что за этим событием последовало, мне взахлеб рассказывало множество людей и при удобных обстоятельствах, и самых неудачных...
Случилось так, что, узнав о рождении сына, Умар рванул со стены винтовку, выскочил на порог хадзара и выстрелил. И в этот момент в ауле прогремел еще выстрел. Отец второй раз нажал на курок, и эхом с другого конца аула донесся выстрел. Так и пошло. Бах! — из нашего двора. И в ответ с того края аула: бах! Надо было видеть выскочивших на выстрелы горцев: они вертели головами, глядя то на хадзар Гагаевых, то на двор Кетоевых, посреди которых разряжали винтовки Умар и Тотырбек, родной брат моей матери. Они стреляли не друг в друга. Они палили в небо. И эта перестрелка разносила по ущелью весть о радости двух отцов, у которых родились сыновья. Не девочки, потому что тогда в доме новорожденных было бы тихо. Но если на земле стало одним мужчиной больше, отец поскорее спешит поделиться своей радостью с миром!
Выстрелы были приятным знаком того, что вечером состоятся два кувда: у Кетоевых и у Гагаевых. И горцы ломали головы, как сделать, чтобы посетить оба. Надо! И там, и там столы будут накрыты на славу, хотя Гагаевы и богаты, как никто в ущелье, а Кетоевы бедны, но и они выложат все, что есть в доме. Еще бы! Мужчина родился! Не девочка — обуза, а помощник, защитник фамильной чести, джигит!