Заповедь

Так в один и тот же день и даже час родились я и мой двоюродный брат. В один день мы получили и имена. Причем судьбе было угодно, чтобы когда бросали жребий в хадзаре Гагаевых, кому стать моим крестником, альчик первым встал на «сах» у Тотырбека Кетоева, и он назвал меня именно так, как хотела его сестра, а моя мать: Аланом. А в доме Кетоева жребий избрал моего отца! И Умар назвал сына Тотырбека в честь своего погибшего в бою с деникинцами друга Бориса...

— Пусть по-осетински зовут мальчика Бызыго, а по-русски Борисом, — провозгласил мой отец.

Так мы стали Аланом и Борисом. Через неделю Тотырбек принес в наш дом распашонки и все, что требуется мальчику в первые месяцы жизни. Мать же мою он одарил шалью, отрезом на юбку, красочно расшитыми чувяками и чулками...

— Зачем ты так тратишься? — неловко отбивалась от его подарков мать. — Знаем же, как тяжело тебе живется.

— Я следую строго за адатом, — сказал Тотырбек и твердо заявил: — А когда моему нареченному исполнится десять лет, я непременно подарю ему коня. Белого! — И убежденно заверил: — К этому времени я обязательно разбогатею...

Конечно, подарки моего отца Борису и его матери были значительно весомей, ибо и возможностей у него было побольше. Не забывали Умар и Тотырбек своих крестных и в праздники, непременно посылая друг другу полновесные ляжки телят и испеченные пироги «гуыл»... Тотырбек в нашем доме был всегда желанным гостем, а Умара Кетоевы встречали как близкого и родного человека...

Ну а мы с Борисом с детства были неразлучны, так и шагали рядышком по жизни. Мы были друг для друга больше, чем двоюродные братья.

В день по несколько раз забегали то в наш дом, то в кетоевский. Где нас заставало время обеда, там и ели. У нас, конечно, еда бывала богаче: без мяса и кусочка пирога не обходилось. Но мне почему-то нравилось есть в тесной комнатушке хадзара Кетоевых. Из-за низкого окошка здесь всегда стоял полумрак, и холодок каменных стен приятно обдавал разгоряченное на солнцепеке тело. Встречая нас, Мадина радостно шлепала ладонями по своим бедрам, восклицала:

— Какие вы чумазые.

Поливая сама себе на ладонь воду из кувшина, проводила ею по нашим лицам и шеям, тщательно обтирала нас и заставляла мыть руки. Усадив за дубовый самодельный стол, ставила не общий котел, а перед каждым отдельную тарелку, наполняла их молоком и мелко-мелко крошила чурек: крупного помола, с поджаренной хрустящей корочкой... Мы с Борисом жадно хлебали это блюдо нартов, дающее, как уверяла Мадина, силу, стойкость и здоровье.

Сейчас, вспоминая ту блаженную, беспечную пору, когда мы с Борисом в сопровождении ватаги мальчишек гоняли по длинной главной улице вдоль заборов, я мысленно перебираю хозяев хадзаров и прихожу к неожиданному выводу: самой счастливой из всех обитателей Ногунала была семья Тотырбека и Мадины Кетоевых. Блаженство и довольство жизнью исходило именно от сестры Заремы. Ни тяжкая судьба, ни муки, ни позднее замужество Мадины не сломали ее жизнерадостного нрава. Пусть и с опозданием на дюжину лет появился у нее сын, она радовалась жизни, солнцу, реке, своему долгожданному малышу... И ее бодрость передавалась и Тотырбеку, и всем вокруг. Не сознавая того сами, и мы с Борисом невесть от чего взбадривались, и все нам становилось мило и забавно... И я убежден: если работяга, тишайший и ни к чему не стремившийся в жизни Тотырбек вскоре стал бригадиром, а потом и членом правления колхоза, то это произошло не без ее ненавязчивого влияния... Рядом с ней каждому хотелось быть чище, умнее, благороднее и весомее... Так и росли мы с Борисом неразлучными друзьями.

Не знаю, как я, будучи еще в осетинской люльке, воспринимал склонившуюся к моему изголовью голову в пышной шапке, с суровым лицом, но с того времени, как помню себя, сохранилось у меня ощущение тревоги, возникавшее всякий раз, как брат отца Мурат появлялся у нас.

Вот тогда уже через тепло его ладоней передались мне его нежность и обеспокоенность, добрые пожелания и взыскательность, его воля, сила и — увы! — неустроенная судьба...

Вначале при его наездах я прятался за спину матери, с опаской поглядывая на грозного дядю из-за ее юбки. Очень уж меня страшило его грозное лицо с торчащими пышными усами и сурово сверкавшими за толстыми стеклами очков с грубой железной оправой глазищами.

Глава 31

Вот так у меня и сложилось: другим устраивал судьбы, а свою не смог.

По поговорке: кто-то себе каши не умел приготовить, а взялся другому пироги печь... Не успокаивай меня, племянник, неудачник я, неудачник. Бобыль бобылем... Холостяк — что бык бесхвостый. Ласточка и та умеет строить себе гнездо... За меня любая пойдет?.. А я, племянник, не хочу любую. Мне подай ту, что мила душе. Мир же так устроен, что каждому джигиту земля рождает лишь одну-единственную девушку. Отыскал ее — будешь счастлив, не встретилась она тебе — значит, неудачник ты... Учти это, племянник, и ищи свою половинку упорно, не зевни ее, чтоб всю жизнь не маяться...