Заповедь

Дунетхан слезла с арбы следом за мужем и тяжко ступила занемевшими от долгого сидения ногами на такую знакомую каменистую землю. Ее внезапно осенила догадка, отчего Дахцыко сразу не направился к своему хадзару, — ему хочется, чтобы весь аул видел, как дочь встретит его вдали от дома и почтительно поведет желанного и долгожданного родителя к воротам. А для этого надо, чтобы весть о его приезде дошла до нее раньше, чем Дахцыко доберется до калитки...

Как он и предполагал, вскоре Дзуговы оказались в окружении улыбающихся, радостных аульчан. Дахцыко степенно здоровался, неторопливо отвечал на многочисленные вопросы, а глаза его поймали фигурку мальчугана, бросившегося со всех ног к хадзару Дзуговых, и он ждал, и с облегчением вздохнул, когда на пороге дома показались худенькая женщина, в которой он сразу узнал дочь, и высокий чернобровый подросток... Тамурик! — предательская пелена заволокла ему глаза. Дахцыко старался быть спокойным и сурово поглядывал на земляков, будто ничего необычного не происходило, будто дочь его не была похищена и не пропадала многие годы вдали от дома. Но голос, блуждающие глаза, то и дело натыкавшиеся на фигуры дочери и внука, да праздничная одежда выдавали его взволнованность и радость.

— Счастлив вас видеть в добром здравии, — то и дело повторял он традиционное приветствие подходившим к нему односельчанам.

Он спокойно держался и тогда, когда Дунетхан обняла задрожавшими руками дочь, и тогда, когда глаза ее жадно вырвали из толпы Тамурика, руки потянулись к нему — и прерывающийся голос произнес:

— Тамурик, иди же обними свою бабушку! Вот я, перед тобой!..

Но когда Тамурик, вырвавшись из объятий бабушки, встал перед Дахцыко и, широко улыбаясь, произнес:

— Здравствуй, родной дед! — вот тут глаза и голос предали старого Дахцыко, и он не устоял — руки его сами по себе раздвинулись и обхватили внука порывисто и крепко, точно боясь, что Тамурик может опять исчезнуть на долгие годы...

Вечером на кухне, прислушиваясь к шумным голосам гостей, заполнивших дом, Дунетхан шепнула дочери:

— Заремушка, пора и тебе устраивать свою судьбу. Есть и с кем. Все знают: Мурат за тебя готов жизнь отдать. Он сделает тебя счастливой, — и кивнула в сторону Дахцыко. — И его уговорим...

***

... Перед самой свадьбой на нихасе неожиданно возник спор. Затеял его Иналык. Глубокомысленно хмыкнув, он в ответ на вопросительные взгляды горцев произнес:

— Вот знаю, что надо смолчать, но... — он нарочито беспомощно развел руками. — Натура у меня такая: люблю обмусоливать явление со всех сторон, копать глубоко, доходить до самых корней, чтобы потом не кусать локти...

— Мы все тебя хорошо знаем, — разволновались его таким длинным и многозначительным предисловием горцы. — Правдолюбец ты. Выкладывай же, что тебя беспокоит...

Концом костыля Иналык нарисовал на замке человечка.

— Это вот наш Тотырбек, — рядом выросли другие фигуры. — Это его сестра Сима. Это ее муж, а твой сын, уважаемый Дзамболат, Умар. Это его брат Мурат. Это Зарема, дочь Дахцыко, которую сватает Мурат. Это ее сестра Мадина, которая замужем за нашим Тотырбеком... — Иналык умолк, поджав губы, мол, теперь видно, что происходит.

Горцы тупо смотрели на нарисованных человечков и пытались угадать смысл, который заложил в них Иналык.

— Ну, и что ты хочешь этим сказать? — спросил самый невыдержанный из собравшихся на нихасе Дахцыко.

— А вот что, — обрадованно стал водить по земле костылем старец, соединяя друг с другом рядом нарисованные фигурки, и торжественно провозгласил: — Круг замкнулся.

— Ну, и что? — поднял на него изумленные глаза Дахцыко.

Иналык укоризненно пожал плечами:

— Если вам все равно, то и мне безразлично, пусть будет так, — и поднял вверх палец. — Но если все мы станем посмешищем, да не станет никто отрицать, что я вас не предупреждал... — и он обидчиво отвернулся от них.

Горцы загалдели... Хамат поднял ладонь и, когда все умолкли, сказал:

— Брат, не желаешь ли ты сказать, что, позволяя Мурату жениться на дочери Дахцыко Зареме, не нарушаем ли мы адат, который запрещает брак между родственниками, чтобы не испортить кровь и фамилия не выродилась?

— Вот именно! — ткнул в воздух костылем Иналык.

Горцы как по команде уставились на нарисованных человечков, и губы их напряженно зашевелились, бормоча имена и фамилии... И начался спор: кто видел в схеме взаимоотношений их фамилий препятствия для брака Мурата и Заремы, а кто нет... Спор разгорался, каждый уже по нескольку раз высказался. Брак каждого нарисованного на земле человека не противоречил адату. Но смущал круг, так безжалостно выведенный костылем Иналыка... Наконец, горцы обратили взор на старшего, Хамата, который упорно молчал, не отрывая глаз от корявых человечков на земле...

— Скажи, уважаемый Хамат, что ты думаешь по этому поводу. Рассуди, кто из нас прав, а кто нет...

И Хамат степенно подбоченился и стал весомо выбрасывать фразу за фразой: