Заповедь

О Таймуразе они оба не вспоминали, будто это была запретная тема, которая могла ожечь их обоих, оставив глубокие раны, а то и вообще обугленные головешки... Порой Мурату мерещилось, что Зареме откуда-то стало известно о жестоком поступке Таймураза и гнусной роли при этом его, Мурата, но он истерично гнал это предположение от себя. Нет, нет, это умрет со мною! — твердил он себе, надеясь, что Зарема никогда не узнает страшную тайну...

... Ты, племянник, любое предположение воспринимаешь открытой душой, на веру, а твой друг перегоняет его через себя, прикидывая, выгодно ли ему принимать или отбросить прочь, начисто отвергнув... — и, сделав еще одну напряженную паузу, добавил: — Это в древних сказаниях богатыри стоят горой за друга, жертвуя всем, вплоть до своей жизни, во имя него. А ныне не бывает, чтоб в дружбе оба были на равных. Один обязательно хочет использовать другого в своих целях, и на долю второго приходятся боль и страдания...

Горцы из века в век боготворили мужскую дружбу, видя в ней основу нравственности, надежду и веру в сплоченность общества и нации... А тут вдруг прозвучало такое неожиданное суждение. И из чьих уст? Человека, в котором люди видели отчаянного героя и носителя лучших традиций и доблести наших славных предков-алан?!

... Из Ленинграда от профессора Токмакова приходили письма. Прочитав, Зарема оставляла их на виду у всех, как бы доказывая тем самым, что у нее ни от кого нет секретов.

— Что он пишет? — спросил однажды Дзамболат.

— Зовет в Ленинград, — Зарема смущенно пояснила: — Один американский ученый, изучая человека, доказывает: чем развитее мозг, тем он несет людям больше страданий.

— То есть как? — изумился свекор. — Не желает ли он сказать, что чем мудрее человек, тем он злее и безжалостнее?

— Именно так, — подтвердила Зарема. — Ученый не глуп. Он взял на вооружение исторические факты, свидетельствующие о том, что ум человека направлен на созидание все более мощных и изощренных орудий смерти; так, на смену пике пришло ружье, потом пушка, самолет, танки...

— Верно! — поразился Дзамболат.

— А о том, что человек из века в век вырывает у природы все больше тайн, чтобы облегчить людям жизнь, и мозг в этом — великий помощник, он умалчивает. Профессор предлагает мне подключиться к группе ученых и вплотную заняться исследованиями мозга...

— А здесь, в ауле, нельзя? — с надеждой спросил свекор.

— Нужна лаборатория. Сложная. Дорогая...

Помню, дядя Мурат, как ты однажды заявил в сердцах отцу, что отдашь кому-нибудь сельсоветскую печать, что эта должность тяготит тебя. Дзамболат долго смотрел на тебя, и в его глазах ты уловил жалость, соболезнование и сочувствие...

— А кто же о Руслане позаботится? — только и спросил он.

И ты, дядя Мурат, спохватился и сказал:

— Я съезжу на стройку и привезу его сюда. — и голос твой взвился к потолку: — Завтра же!..

Знаю я и от тебя, и от Руслана, что произошло в Беслане, когда ты явился туда нежданно-негаданно и для Руслана, и для строителей...

***

Бригадир подошел к Руслану и сказал:

— Ты уже твердо стоишь на ногах, парень, смотри не сглупи...

Тот удивленно уставился на него. Соломон подмигнул ему и объявил:

— Беги, Руслан, к проходной. Ищет тебя человек. — И сердито добавил: — Да поскорее оборачивайся!

Недоумевая, кто бы мог вспомнить о нем, Руслан выбежал из почти уже построенного корпуса и направился к проходной. Внезапно он почувствовал, как соскучился по родственникам. У проходной, как обычно, толпились люди, прибывшие в Беслан и упорно просиживавшие недели в скверике в надежде, что вдруг понадобятся дополнительные рабочие руки. Им объявляли, что в ближайшие месяцы ни о каком наборе и разговора быть не может, но они, оккупировав все подступы к проходной, упорно ждали своего часа.

Руслан пробирался сквозь толпу, как кто-то окликнул его:

— День добрый, племянник!

Перед ним стоял брат отца Мурат. Дядя переложил кнут из правой руки в левую и протянул широченную ладонь. Был он не молод, но и не стар. По виду не поймешь, сколько ему: тридцать или пятьдесят. Да ему и начхать было, сколько. Он и сам не знал точно свой возраст.

— Вырос, — сказал он довольно и чмокнул губами. — Но худой. Не болеешь?

Руслан засмеялся, порывисто обнял его. Если бы дядя знал, как порой не хватает людей одной с тобой крови, которые вот так, без зова, сами являются, заботливо смотрят тебе в глаза и с участием спрашивают: «Не болеешь?» Отступив на шаг, он отвернул от него лицо и сердито кивнул на проходную:

— Покажешь свое хозяйство?