Заповедь

Беспокоила Зарема. Нет, на работе у нее все получалось прекрасно. До самого Алагира стали распространяться невероятные слухи о ее умении вытаскивать из сложнейших ситуаций самых безнадежных больных. Даже из долины привозили к ней занемогших. Рабочий день ее длился не восемь часов, как у всех, а двенадцать-четырнадцать, да и ночью ее нередко поднимали. И дома приходилось все домашние дела вести самой. Но она не роптала... Ее успехи радовали Мурата...

И тем не менее все чаще повторялись ночи, когда бессонница терзала Мурата, он все упорно обмусоливал: свою жизнь, поступки, прикидывая так и этак, где он допустил ошибку, с кем был несправедлив и кому ненароком нанес обиду...

В одну из таких беспросветных по тоске ночей Зарема, которая, казалось, крепко спала, вдруг повернулась к нему всем телом, ее руки обхватили его за шею и плечо, и она горячо прошептала:

— Ладно, не мучай себя, Мурат. Давай попытаемся забыть все... — и ее губы прильнули к его рту...

Это было упоительное мгновенье. Мурат, отмахнувшись от своих мыслей-мук, весь отдался страсти... Каждый из них очень хотел порадовать другого, угадывая желания, подлаживаясь и ластясь...

И вдруг в ухо Мурата вполз — зловеще и неотвратимо — тот самый страстный шепот, которым Зарема много лет назад обдала его: «Таймураз! Ой, Таймураз!.. Ты пришел, Таймураз». Мурат на миг оцепенел: неужели это шепчет вновь Зарема? Он бросил лихорадочный взгляд на нее. Нет, она не шепчет: ее глаза и губы были плотно сжаты... А шепот проникал внутрь Мурата, кинжалом выкорчевывая из него душу...

... Они очень старались склеить совместную жизнь. Но ТО, неизвестно откуда нахлынувшее на них, было сильнее их. Мурат и Зарема мучились, чувствуя, что разлад и недовольство друг другом усиливаются...

После одной из бурных ночей, когда они оба вновь старались убедить себя, что могут дать друг другу счастье, и каждому из них казалось, что он своей пылкостью и податливостью сумел ввести в заблуждение другого, внушив ему, что все хорошо и нормально, никаких причин и поводов для разрыва нет, Мурат никак не мог уснуть...

На следующий день Зарема получила очередное письмо от Токмакова, который вновь настырно уговаривал ее возвратиться в Ленинград, обещая устроить на хорошую должность и «героя гражданской войны Мурата Гагаева»... Ночью Мурат потянулся к Зареме...

— Нет, Мурат, не надо... — услышал он ее шепот, и в нем явственно прозвучали новые, непреклонные и даже неприязненные нотки.

— Что случилось? — приподнялся на локте Мурат.

— Не хочу... — отвернула лицо к стене Зарема.

— Но почему?

Она резко села на кровати, уставилась на него злыми глазами.

— Хочешь знать, ПОЧЕМУ?

— Хочу, — он почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

— Что с тобой, Мурат, случилось? Что?!

— Да что? — недоуменно переспросил он.

— Ты был совсем другим!

— Нет, я остался таким же, каким был... Только постарел, — неловко пошутил он.

— Я не узнаю тебя! — гневно бросила ему в лицо Зарема. — НЕ УЗНАЮ. Я ведь помню, как вы, Гагаевы, появились в ауле, помню, каким ты был... Скромный и вежливый, стеснительный до робости, ты от одного моего взгляда конфузился, и это получалось у тебя так по-детски... А в деле ты был надежным другом и отчаянным джигитом... Неспроста именно тебя Таймураз взял с собой, когда задумал похищение... А главное — ты был внимателен к людям, каждого старался одарить добром. Ни перед кем не заискивал, но готов был по зову и без зова прийти на помощь. Не забыть мне, как ты после гибели Таймураза привел ко мне в пещеру козу, как таскал муку, сыр, охотничьи трофеи... Взвалил на себя мои заботы... И живы мы, я и Тамурик, благодаря тебе. И воевать с германцами ты пошел по жребию, выпавшему на твоего брата Умара. Того самого, которого сейчас позволил отправить в ссылку...

— Да нет же у меня таких прав, чтоб отменять ссылку! — взмолился Мурат.

— Но ты же ничего не сделал, чтоб отстоять брата, красного бойца! — уличила его Зарема. — К тебе начальство прислушалось бы. Когда Гизельдонскую гидроэлектростанцию открывали, за тобой машину прислали. МАШИНУ!.. А ты пошел к Скифу, и на том успокоился. Ни к Ворошилову не обратился, ни к Калинину... Не стал вмешиваться... Поражаюсь: твое сердце, которое было полно доброты, вдруг стало... жестким и безжалостным. Не задумываясь о людях, ты конфисковал один дом, другой, изымал зерно, обрекая семьи на голодное существование...

— Но ради чего я делал это?! — закричал Мурат. — Ты же знаешь, ради чего!..

— Я дотошно изучала историю и помню: люди всегда любое зло пытались оправдать благородной целью. И больно мне, что ты, раньше живший по справедливости, как завещали предки, теперь отбросил их завет.

— Что-то ты не то говоришь, — внезапно перешел на шепот Мурат, — не то...

Она умолкла, посидела, не двигаясь, затем, глубоко вздохнув, спокойным голосом, чуть слышно произнесла:

— Извини, — и улеглась лицом к стене...