Это его глаза она видела тогда, да… тогда, его глаза, его расширенные зрачки, его прищур и узнавание, его триумф и его холод, в который она падала бесконечно много лет с тех пор. Бесчисленное количество раз. Саша пытается закричать, позвать на помощь, сказать, что она выйдет, нужно остановить автобус пока не поздно, нужно выйти всем, кто еще может, но ничего не получается — только хрип вырывается из ее простуженных легких и пальцы оставляют длинные следы на запотевшем стекле автобусной двери.
Профессор Верник из Москвы развел руками:
— Голубушка, я все понимаю, но, к сожалению, я не господь Бог. Не все в моих силах. Ее показатели соответствуют обычному спящему ребенку — но… почему-то она не просыпается. На вашем месте, я бы делал все, что делают обычные родители: читайте ей, занимайтесь, разговаривайте, и… даст Бог, она очнется.
— Вы сами в это верите, доктор?
— Отчего ж не верить, — сказал Верник, стараясь не смотреть в глаза. — Бывали случаи и более безнадежные. Мозг не поврежден, реакции организма присутствуют, учитывая, что она лежит без движения вот уже второй месяц. Девочка реагирует на свет, слышит, когда к ней обращаются, как будто даже отвечает, но… что-то удерживает ее там… я не знаю, что. Наука при всем ее развитии, почти ничего не знает о мозге. Нужно ждать.
Она ждала. С мужем общалась не так часто по понятным причинам. По вполне понятным… Тот день до сих пор стоял у нее перед глазами — серый октябрьский день, в котором прозвучал телефонный звонок и еще до того, как она подняла трубку, до того, как услышала сухой незнакомый надтреснутый голос — она знала — случилось что-то непоправимое. Что-то ужасное, страшное.
То, что разделило ее жизнь на две части — живую и мертвую. До и после. И хотя нельзя было так называть — именно так она это и называла.
— Оксана Владимировна?
— Да, это я.
— Александра Лосева — ваша дочь?
— Да… моя… а… что-то случилось? — холодный озноб пронзил ее в тот момент, руки тотчас онемели.
Голос замер, было слышно, как там на заднем фоне кто-то говорит — быстро и неразборчиво.
— У Саши анафилактический шок. Она находится в реанимации городской больницы. Нам удалось стабилизировать ее состояние, но…
Все это время, пока далекий голос произносил эти страшные буквы, у Оксаны было состояние, будто ее медленно погружают в ледяную прорубь. И вот, когда уже до линии рта оставалось совсем чуть-чуть, пару сантиметров, погружение прекратилось. Ее легкие, до отказа наполнившиеся воздухом, готовы были сорваться в крике.
— Она жива? — не своим голосом спросила Оксана. — Протяжный стон, наконец, вырвался из ее груди.
— Да. Но… ее состояние…
— Я еду, — ее повело в сторону. Все вокруг поплыло, накренилось и она, чтобы не упасть, схватилась за подоконник.
— Боюсь, к ней никого не пускают.
— Я еду, — сказала Оксана и положила трубку.
Автоматически, ничего не соображая, набрала Андрея, который еще вчера что-то говорил про… она не помнила, про какое-то задание для Саши, в голове все перемешалось, превратившись в хаос, обрывки мыслей, снов, дней, цитат из библейский журналов.
— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…
Она медленно опустилась на кресло.
— Господи, — сказала она сама себе. — Он… он позволил моей девочке… Господи! Боже! Саша! Саша!!! — и она согнулась, сотрясаясь всем телом в глухих рыданиях.
Глава 11
— Глянь, Марцелов, какой дружок пристроился в арке. Берем?
Двое полицейских, пряча подбородки в форменных куртках, остановились, глядя перед собой.
За углом бара «Свобода», в тусклой подворотне, покачиваясь, стоял человек в темном плаще. Левой рукой он держал сумку на ремешке, правой упирался в стену. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить нетрезвого гражданина, только что покинувшего кафе и забывшего там справить нужду — у хорошо выпивших мужчин, а это, конечно, же был мужчина, отключается центр в мозгу, отвечающий за рациональность. Покинув кафе, стоя на пронизывающем ветру, он вспомнил, что забыл зайти в туалет, но возвращаться не хотелось.
— Ну его в жопу, пойдем. Дежурство заканчивается через полчаса, на него придется протокол составлять, ты что ли будешь это делать?
— Он еле стоит, — ответил второй полицейский. — Замерзнет еще. Ночью заморозки обещали.
— И хрен с ним. Кафе закрывать будут, найдут. Пойдем.
Однако Марцелов, склонив голову на бок, приблизился к мужчине.
На вид — неплохо одет, хотя и не по погоде, держит спортивную сумку. Что там у него, интересно? Полицейский медленно положил руку в перчатке на рукоять резиновой дубинки, готовый выхватить ее в одно мгновение.
— Эй, гражданин! Документики имеются?
В ответ человек, стоящий к ним спиной, лишь качнулся волной. Полы его плаща были в снегу, вероятно, он уже несколько раз падал. На голове была черная шляпа с полями. В свете тусклого фонаря на дороге она отбрасывала глубокую тень на лицо.