Засада. Двойное дно

— Недавно мы наведались к немцам. В четыреста пятнадцатый пехотный и сто двадцать третий артиллерийский полки врага. Ночь и гранаты пособили устроить добрую панику в штабах и разжиться документами. У пехотинцев взят приказ номер восемь дробь сорок два, у пушкарей — мешок с письмами. Бумаги переведены, и я кое-что выписал из них.

Он аккуратно расправил изрядно помятый листок.

— Вот что пишет вахмистр Ганс Шмидт из второй батареи артполка Марианне Лизегант в Геринц: «Здесь все кругом кишит русскими разведчиками. Что означает слово «мороз», я правильно понял лишь тут — на фронте, в России...»

Обратите внимание на эти строки: разведка и холод.

А вот приказ командира четыреста пятнадцатого пехотного полка полковника Ноак. Он тоже жалуется на нас: нарушаем немецкие коммуникации и уничтожаем солдат. Полковник запрещает своим людям ходить в одиночку: могут попасть в руки русских или обморозиться. И здесь, как видите, лазутчики и стужа.

Следующая выписка — приказ командира второго армейского корпуса, генерала от инфантерии, графа Брокдорфа. И там — то же самое... Я мог бы прочесть вам и приказную дрожь начальника сто двадцать третьей пехотной дивизии генерала Рауха, и заклинания штаба десятого армейского корпуса, но, полагаю, хватит... У нас еще есть в запасе четверть часа, пойдемте, послушаем, о чем толкует старшина Намоконов со своим отделением.

Эвенк почему-то хмурил брови и вяло рассматривал язычки огня, трепетавшие в хворосте.

— Я не люблю говорить о том, — проворчал он наконец. — Но если вы просите — скажу. Солдат имеет право все знать о своем командире.

Он набил трубку махоркой, покатал в ладонях раскаленный уголек, закурил.

— Я рожден женой зверобоя, за Нижней Тунгуской, и Дарасун Нижний Стан — моя родина. Эвенки из племени хамниганов — знаете ли? — умеют читать снег и понимать слова ветра. В десять лет я мог попасть белке в глаз. В пятнадцать — бил только в глаз. Ефрейтор Мгеладзе, дай мне твой автомат. У тебя есть спички. Подкинь коробок... Нет, выше... Вот так. Стреляю. Дырку вы посмотрите потом, когда кончим речь.

Теперь знаете мою жизнь, и я кое-что вам скажу.

Наш полк — великий полк. Раненые не уходят. Те, кого задело сильнее, лечатся и возвращаются назад в свою роту и в свой взвод.

Лейтенант был ранен два раза. Он — здесь. Только что подошел старший сержант Горкин. Он сам бинтовал себя, и он — мой друг, и я ему — друг, что еще можно добавить?

С нами нет Шведа. Он погиб и оставил нам свою славу. Вместо него — Макар Кунах. Сильный человек.

Намоконов вздохнул.

— Я не люблю вранья. У войны желудок без дна. Но трус умирает раньше смерти. Ленивый тоже умирает до срока.

Не только на пашне и в тайге — на войне тоже есть черная работа. Пот запечется на твоих губах, кости станут скрипеть под тяжестью ноши, и никто не скажет тебе громких слов и не даст ордена. Ты еще не победил никого. Учился. Но без этого нет подвига и нет победы.

Намоконов стер рукавицей пот со лба и вдруг улыбнулся.

— Я говорю сегодня много, однако.

И снова занимались отделения, и люди делали черную работу войны. Они учились одолевать жажду, стрелять с лыж и разбираться в следах.

Неисправимый Мгеладзе ворчал:

— Я ехал воевать, старшина. А меня учат дышать через нос. Почему от привала до привала — пятьдесят минут, а сам привал — пять? Бой сам покажет, что делать.

Намоконов отозвался почти весело:

— В книгах о подвигах, Шота, много вранья. Без пота ничего нет. Ты знаешь это — и не сбивай с ума молодых.

И опять — стреляли на бегу и стоя, заметали следы, ставили на лыжне мины. Ходили по азимуту, по звездам, тащились на высотки, скатывались вниз, копали укрытия в сугробах.

Почти все это время Смолин пропадал в штабе полка. Возвращаясь оттуда, подолгу рассматривал карту-километровку, испещренную значками: позиции пехоты и артиллерии, минометные батареи, тылы врага, иностранные легионы.

В верхней части склеенных листов голубел большой неправильный треугольник — озеро Ильмень. С севера на юг шли оборонительные позиции испанцев, 22-го и 321-го батальонов полевой жандармерии, 410-го, 551-го, 174-го и других немецких полков.

В штабе Миссана была задумана операция, риск и ответственность которой были понятны всем. Готовился глубокий рейд взвода в тылы 329-й пехотной дивизии. На этот раз разведке предстояло поработать и за себя, и за истребительный отряд.

В глубине обороны врага, в десяти верстах от передовой, находился огромный каменный сарай, превращенный немцами в артиллерийскую крепость. Ее пушки и гаубицы постоянно держали под огнем рокадные дороги русских, методически били по их окопам, обстреливали штабы полков. В сейфах цитадели хранились многие документы 16-й армии немцев, — фон Буш полагал, что там они под надежным замком.

Миссан утвердил план полка, решившего разгромить форт. Пройти к нему прямо не представлялось возможным: район был густо насыщен частями врага. Избрали обходный путь, через леса и болота.