Заставь меня остановиться 2

— Ты не понимаешь. Я была уверена, когда ехала к маме, что вы снова сойдетесь, как только мы с ней вернемся. Да, я дура. Но я так думала. Хотела. А сейчас я вдвойне дура, потому что ведусь на мамины речи. Она манипулирует мной, я понимаю это. Но ничего не могу с собой поделать. Не получается, — на одном дыхании произносит дочь, вытирая тыльной стороной ладони дорожку слез. — Когда-то давно я смотрела дебильную программу с семейными разборками и всегда фыркала, когда дети, которых хотели забрать в детский дом, говорили, что их мама все равно лучшая и они хотят жить с ней, несмотря на то, что их мамаша полная алкоголичка! Полная. Конченая. Кроме водки и собутыльника такой уродке ничего не было нужно. Я вообще не понимала, как они могут ее любить. Да еще и тянутся к ней, как будто медом намазано. Мама — не такая, но я в состоянии понять, что ей на меня так же плевать, как и той алкашке. Я ей просто не нужна. Точнее нужна, но для других очевидных целей. Я ведь все понимаю. Все, папа. И ведусь как конченая дура. Как так можно? — высвобождается от моей руки и прикладывает ладони к лицу. Да, к такому я не был готов. — Рано или поздно она уедет. Я это понимаю. Ради меня она здесь жить не будет, как бы я к ней ни тянулась. Раньше у меня был ты и сомнительная мама на расстоянии. А что теперь? Она такая же сомнительная, скоро уедет, а ты с какой-то девкой. У меня никого нет.

— Ник, ты вроде бы такая умненькая, а глупости несешь с размахом. Про твою маму мне трудно говорить объективно. Время все расставит на свои места. Ну а я разве куда-то делся? Наличие женщины в моей жизни, пусть и постоянной, с возможным рождением детей, не отменяет того, что ты моя дочь. Куда я денусь, глупенькая?

— Это ты сейчас так говоришь, когда у тебя еще работает голова. Девки сейчас ушлые пошли, оглянуться не успеешь, как ты превратишься в другого человека, — несколько секунд смотрю на дочь, и вдруг понимаю.

— Это моя фраза, адресованная некогда Егору.

— И что? Я живу в этом доме и впитываю в себя все как губка, к тому же у меня память хорошая, — шмыгает носом. — Это не отменяет того, что… это правда. Про ушлых девок в смысле, — не хватало мне еще «губки» в женской вариации меня.

— Ник, — вновь притягиваю к себе дочь. — Смею тебе напомнить, что до недавнего времени ты выла от моей гиперопеки.

— Это другое. Уж лучше контролируй, чем какую-то девку сюда приводи.

— Во-первых, прекрати называть ее девкой. Во-вторых, неважно кого я приведу в дом. Ты для меня остаешься дочерью при любом раскладе. Не надо смешивать мухи и котлеты. Я — не твоя мама. Черт, — как сложно то! — Я имел в ввиду, что не надо нас сравнивать.

— Я не сравниваю. Пап?

— А?

— Я тебя сейчас кое о чем попрошу, только ты не отказывайся. Пожалуйста. Давай возьмем собаку.

— Какую собаку?

— Любую. Из приюта. Я всему ее научу. От тебя вообще ничего не будет требоваться. Ну разве что отвезти меня в приют и в зоомагазин. Ну, пожалуйста.

— Нет. Максимум кошку.

— Я не хочу кошку. Они гуляют сами по себе, а я хочу верное животное.

Да… пожалуй, вот так и становятся «каблуками». Все, что угодно, только не женские слезы и шмыгающий нос.

* * *

В воскресенье я стал второй раз «папой». Надо признать, что даже новорожденная отечная и гиперемированная Ника была красивее, чем тощее и пугливое недоразумение, гордо именуемое собакой. Ну кто мог выбрать себе такое несчастное со всех сторон животное? И больное, между прочим. Без слез не взглянешь. Реально пробивает на слезу. Приплыли, твою мать.

— Вот скажи мне, как ты могла ее взять?

— Надо было не сидеть в машине, а пойти в приют вместе со мной. Теперь не жалуйся.

— Да я не жалуюсь, просто не понимаю как. Неужели не было кого-то другого?

— Были, конечно, — как ни в чем не бывало бросает Ника, поглаживая трясущуюся собаку за ухо. — Но я сразу, не входя внутрь, попросила самое несчастное животное в приюте. Сделай воду чуть потеплее, а то она уже прохладная.

— В смысле самое несчастное? — делаю одной рукой воду теплее, другой еле фиксирую тощее вырывающееся существо.

— В прямом.

— Зачем?!

— Для умного человека — это странный вопрос, — деловито сообщает дочь, сдувая длиннющую прядь волос со лба.

— Значит я тупой. Будь добра, поясни мне.

— Все очевидно, папа. Кто возьмет самое несчастное животное?

— Никто, — недоуменно отвечаю я.

— Ну вот и ответ на твой вопрос. Все, тихо, она и так нервничает.

С каких пор Ника стала закрывать мне рот таким искусным путем? Мало того, что в доме появилось четвероногое недоразумение, так еще и «рот закрой».

— Ну вот. Чистенькой она стала совсем другой, — как сказать. — Ты съездишь за ушными каплями или останешься с собакой?

— Господи, что за страшила? — поворачиваемся на голос Егора.

— Сам такой. Это новый член семьи. Пока еще не придумали, как назвать. Кстати, как, пап? — обращается уже ко мне.

— Если девочка, то плешивка, если мальчик, то лысый, — усмехаясь, произносит Егор.

— На свое бы лицо посмотрел. У кого еще и плешь.

— Хватит, — прерываю их очередную перепалку. — Посушите собаку и, Ника, пока меня нет, не смей пускать ее в мою спальню.