Заступница: Адвокат С. В. Каллистратова

К нашему энтузиазму 1968–1969 гг. она всегда относилась скептически. Конечно, она нас любила, давала советы, ей нравилось наше стремление «прошибить лбом стену», но в то же время ей было всегда ясно, что «лбом стенку не прошибить», и она даже, пожалуй, чуточку жалела о напрасной трате наших сил. Может быть, я ошибаюсь, может быть, ее скептицизм в разговорах с нами был скорее чем-то вроде роли «адвоката дьявола», заставлявшего нас самих строже разобраться в том, что и зачем мы делаем.

Во всяком случае, такого шага, как вступление в Хельсинкскую группу, выхода на «передовую» правозащитной борьбы, я от Софьи Васильевны не ожидала.

Конечно, это было после арестов Гинзбурга, Щаранского и Орлова, когда «передовая» частично оголилась и выбывших требовалось заменить, но не такой человек Софья Васильевна, чтобы сделать что-то вопреки своим убеждениям. Значит, что-то изменилось и в ее убеждениях, значит, пришла она к выводу о том, что правозащитная деятельность не только отважна и тем прекрасна, но еще и осмысленна.

Впрочем, быть может, это было лишь дальнейшим развитием той позиции, которую я охарактеризовала «деятельным пессимизмом». После моего процесса Софья Васильевна мне сказала: «Все, что я говорила, было предназначено для четырех человек в зале». Троих из этих четырех Софья Васильевна знала, и их ни в чем убеждать не надо было. Четвертым был один из народных заседателей. Провести целый судебный процесс с девяти утра до часу ночи, говорить, собственно, ради одного человека в зале — стоит ли игра свеч? Видимо, так же, с теми же настроениями вошла она и в Хельсинкскую группу. Добиться если не чьего-то освобождения, то по крайней мере, уменьшения произвола. Если и этого не добиться, то по крайней мере, предать гласности. <…>

П. Григоренко

Дорогая моя защитница

С адвокатом Софьей Васильевной Каллистратовой я познакомился еще в 1968 г. Она неоднократно уже защищала наших ребят.

[П.Г. Григоренко и С. В. Каллистратова]

Теперь Софья Васильевна приехала защищать меня. Сбылось ее шуточное предсказание. Как-то я зашел к ней по делам в консультацию. Дело шло к концу рабочего дня, посетителей у нее больше не было, и мы от дел перешли к обычным разговорам. И я в связи с чем-то спросил ее, скоро ли она уходит на пенсию. Она вполне серьезно, но со смешинкой в глазах сказала: «Куда же я пойду? А вас кто защищать будет?» И вот она, дорогая моя защитница, на свидании со мной в приемной комнате следственного изолятора КГБ, в Ташкенте. Впервые почти за восемь месяцев я вижу человеческое лицо. Да еще какое лицо! Никогда красивее не видел. «Луч света в темном царстве», сказал я ей словами Островского. Никогда не забыть мне мандаринов и шоколада, которыми угощала она меня во время этого свидания. Я не люблю шоколад, но тот, что я получил от нее, был вкуснее всего на свете.

Она мне рассказала о моем деле и выслушала мой рассказ о следствии и экспертизе. Сказала, что будет настаивать на третьей экспертизе в суде. Дала высокую оценку экспертизе, проведенной в Ташкенте: написана высококвалифицированно и объективно. В Институте же Сербского тенденциозно и неквалифицированно. Ташкентская экспертиза дает ей в руки хорошие основания для защиты, но надеяться на успех трудно. Сама система рассмотрения таких дел содержит в себе произвол. Одновременно, одним составом суда решаются два несовместимых вопроса. Вопрос о вменяемости и вопрос о виновности. Правильно решать первый вопрос суд не может потому, что судьи не специалисты, а состязательности в процессе нет. На суд представляется всего одно экспертное заключение, и идет оно от обвинения. Суд может лишь проштамповать это заключение. Ну а если подсудимый признан невменяемым, то о чем же дальше говорить? Невменяемый человек натворил неведомо чего, ну и пусть лечится. Любое преступление следствия покрыто… неподлежащей оспариванию экспертизой, созданной самим следствием.

Софья Васильевна сказала, чтоб надеждами я себя не тешил. Мне это было ясно. Однако я понимал и то, что борьбу она будет вести, хотя и сказала с горечью: «Кого же вдохновит выступать перед пустыми стульями?» Но она все же выступала, и выступления ее оставили след. Вот и сейчас я пишу и смотрю в ходатайство С. В. Каллистратовой «Об истребовании дополнительных медицинских документов и о проведении повторной судебно-психиатрической экспертизы на суде в судебном заседании 3.02.1970 г.». Все ходатайство документ необычайной разоблачительной силы.

Какой звонкой пощечиной начала Софья Васильевна: два у вас документа, уважаемые, а не один; оба по закону имеют одинаковую силу и обязательно должны быть рассмотрены; вы, уважаемые, не обладаете нужными знаниями и потому обязаны создать третью экспертную комиссию, кандидатуры в которую я уже подготовила.