Застывший шедевр

– Нет, но мы проверим.

– Думаю, мне здесь больше нечего делать, – резко бросил Бирк и вскочил с места. – Нужно вернуться в Москву, я бросил расследование на полпути.

– Мы бы хотели, чтобы ты остался до подтверждения ДНК. – Тон Эрики не терпел возражения.

– Я арестован? – надменно спросил Бирк.

– Нет, – уже мягче ответила Эрика и бросила через стеклянную перегородку на коллег настороженный взгляд, – но…

– Моя ДНК у вас есть. Задержанный не мой брат. Я возвращаюсь в Москву.

Бирк сухо попрощался и, не дав своей визави опомниться, быстро покинул здание.

†††

После полуденной жары в морге ощущалась леденящая прохлада. Стоя перед двумя последними жертвами в прозекторской, Лимонов чувствовал, как на лбу и спине застывают капельки пота. Ему пришлось облачиться в хирургический халат и надеть бахилы, прежде чем его допустили к вскрытию. Взгляд сосредоточился на размеренных действиях судмедэксперта.

– Приступим? – по-деловому спросил Смирнов.

Это был высокий плечистый мужчина лет сорока с карими глазами – судмедэксперт высшей квалификационной категории, из-за которого Лимонов лично приехал в Тверь. Его фамилия значилась первой в списке кандидатур на аналогичную должность в будущем экспертном отделе.

Лимонов стоял в двух шагах от тела Газизы Дзасоховой, с которой началась стандартная процедура вскрытия.

– Приступим, – эхом разнесся приглушенный голос полковника.

Взгляд остановился на красноречивой табличке, висевшей на противоположной стене: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Лимонов вспомнил, что это последняя строчка из надписи, размещенной над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери. О специфическом чувстве юмора работников морга ходят легенды, сейчас он в этом лично убедился.

Вскрытие началось с детального осмотра трупа.

– Жертва долгое время находилась со связанными руками и ногами, судя по ширине четких отметин, предположу, что это могли быть кабельные нейлоновые стяжки. Вокруг рта видны следы от клейкой ленты. На теле множественные синяки и кровоподтеки, по окрасу могу сказать, что они нанесены за несколько часов до смерти, минимум за шесть, – констатировал патологоанатом, взял ножницы и начал осторожно снимать швы с длинного срединного разреза. Вооружившись костотомом15, Смирнов приступил к вскрытию грудной клетки.

– На мое место метит, – усмехнулся патологоанатом и жестом показал полковнику на срезанный шовный материал, – если так дело пойдет, к следующей жертве приколет протокол вскрытия.

– Зачем он наложил швы? – Лимонов отер платком лицо.

Смирнов заметил, как дрожат у полковника руки.

– Не хотел портить картину. Я читал протоколы вскрытий предыдущих жертв, видел снимки. Для убийцы, как я понимаю, дело архиважное – имитировать картины Караваджо.

Взгляд полковника застыл на растерзанном теле женщины, которая комплекцией походила на покойную жену, его захлестнули воспоминания. Прошло уже пять лет, но он до мелочей помнил тот день, когда увидел ее безжизненное тело, накрытое белой простыней до подбородка, скрывающей следы удушья. Любовь всей жизни, его веселая и никогда не унывающая жена, нежнейшее создание, лежала на холодном металлическом столе с распахнутыми от ужаса глазами. Он, поймавший свыше четырех десятков особо опасных преступников, не смог защитить от монстра собственную жену.

Смирнов раздвинул мышцы по обе стороны грудной клетки и брюшной полости. Распахнутые ребра выпирали наружу, как остов корабля.

Полковник знал, что перед препарированием обычно судмедэксперт приступает к эвисцерации16, а затем проводит взвешивание органокомплекса, но в данном случае убийца уже извлек органы из тела, поэтому ассистент патологоанатома двинулся к контейнеру с встроенной охладительной системой, какие обычно используют для переноски донорских органов. Он начал распаковывать герметичные пакеты, отложив в сторону улики с пометкой «Дастан Дзасохов». Затем поочередно взвесил органы на анатомических весах.

Полковника качнуло вперед, Смирнов поднял на него опасливый взгляд.

– Надеюсь, вы не клюкните носом в труп? А на вид вы тертый калач…

– Видать, возраст берет свое, – буркнул полковник и сел на стул у стены.

– Тут, батенька, не возраст, а ваше отношение к собственному здоровью. Когда последний раз спали? Я имею в виду полноценный восьмичасовой сон.

Лимонов фыркнул и отмахнулся, давая понять, что не помнит такого.

– Ну и кому вы делаете лучше? Не себе уж точно. Им? – Смирнов показал на тела жертв. – Тоже нет. Пропустите важную улику, и убийца уйдет. Сон, батенька, самое важное в нашем деле.

Полковник не сводил глаз с тела жертвы. Сейчас ему казалось, что сама смерть вступила с ним в свой безапелляционный разговор. Она, словно эксперт, показывала ему ссадины, синяки и кровоподтеки, будто рассказывала историю своим ледяным черствым языком.

– Он изъял все органы, кроме матки и придатков.

Голос Смирнова прогремел, словно гром, рассекающий тучи. Он кинул на полковника оценивающий взгляд, подметил неестественную белизну лица и предложил:

– Вы посидите в приемной, я к вам выйду, когда закончу.