Юри взглянул на неё. Ему только сейчас бросилось в глаза, что на Джес нет медальона, который она всегда носила на шее на цепочке. Она носила много цепочек и кожаных шнурков с самыми разными подвесками: бронзовыми, кожаным мешочком на ленточке, нанизанными на шнур камешками. Только серебряные украшения увидеть на ней было нельзя. Юри хорошо помнил то отвращение во взгляде, которым она окинула серебряную медаль, полученную им в метании деревьев. «Жаль, что у тебя не третье место», – сказала она тогда.
Но среди всех самодельных украшений он всегда обращал внимание на медальон, совершенно не сочетающийся с остальными подвесками. Он был из светлого металла, и она всегда носила его поверх всех остальных. Сейчас он был уверен, что она говорит о том самом медальоне. Единственном, что осталось ей от родителей. Он судорожно сглотнул.
– Мне очень жаль, Джес. Это действительно чертовски скверно. – Он заметил, что она коснулась того места, где обычно висел медальон. – Но ты ведь больше не возвращалась туда, чтобы его поискать, нет? – осторожно спросил Юри, опасаясь самого худшего.
– Хладно-Каменецки был там ещё раз на следующий день. Монстров и след простыл. Он забрал мой велосипед и поискал медальон, но нигде его не нашёл.
Юри размышлял, как ей помочь. Но что он мог сделать? Колдовать, как она, он не умел.
– Но ты же ведьма. Может, есть какое-нибудь колдовство, с помощью которого ты его вернёшь?
– Ты думаешь, я не пыталась? Я использовала все известные мне виды колдовства, молилась у святилища Матери и даже сама ещё раз съездила в Ротенбах, но всё напрасно.
Юри вздохнул. Было тихо. По ветровому стеклу скатилась капля, и Юри провёл пальцем по её следу. Каминный камень окутывал их своим оранжевым светом. Скрипнув обивкой, Юри устроился поудобнее.
– Столько всего, а ты ни слова?! Три недели уже носишь всё в себе? Мы же друзья. С каких это пор ты хранишь такие тайны?
– Всё это ужасно глупо, – устыдилась Джес. – Я чувствовала себя полной идиоткой: так нелепо угодить в ловушку! И во всём виновата я сама. Ещё и потому, что не рассказала о письме. Я не могла рассказать, что случилось, ни магестре, ни кому-нибудь другому. И Хладно-Каменецки попросила с ней об этом не говорить. В восторг от этого он не пришёл, но в конце концов согласился. Мне просто хотелось обо всём забыть, и я боялась, что потом это всё-таки как-нибудь всплывёт. Проклятое письмо я сожгла и надеялась, что всё останется в прошлом.
Юри тяжело вздохнул.
– Да, Джес, в какую же кучу дерьма ты вляпалась! – он осторожно ткнул её кулаком в плечо. – Нет, правда, ты должна была сказать. Ведь именно для этого друзья и существуют! Но вместе-то мы уж как-нибудь всё уладим, – он лукаво подмигнул ей. – А я думал, что ты всё ещё злишься на меня, потому что не получила следующий уровень в последней игре.
Рассмеявшись, Джес изобразила возмущение:
– А вообще это было нечестно! Морозного великана фазовым клинком уложила я, а очки опыта за это получают все? Между прочим, Фрейя ловко прибрала к рукам добычу, в которой моя доля оказалась подозрительно мала, а Тиль только и делал, что настраивал свою арфу.
– А когда он занимался чем-то другим? Если бы мы не делились очками опыта, он бы так и сидел на первом уровне.
– А это на уровень больше, чем он заслуживает.
Юри проворчал:
– Если он это услышит – твой пропуск в видеотеку будет тут же аннулирован.
– Подумаешь, я всё равно всегда пользуюсь твоим, – сказала она и повернула ключ зажигания. С грохотом ржавого железа машина пробудилась к жизни. – Кстати, тебе пора бы уже вернуть «Уиллоу». Я взяла его напрокат пару недель назад.
– Что?! Ты спятила, Тиль меня убьёт! У него это последняя копия фильма.
– Ты, наверное, хочешь сказать – была.
Тарахтя, «Вольво» тащился по улочкам Аркена, и из машины доносился смех.
Домашнее святилище
В кустах можжевельника сидел чёрный дрозд, предвкушая ранний вечер. Солнце скоро коснётся горизонта, и дрозд нашёл идеальное место, чтобы начать песню: просторный сад, где всё ещё продолжало цвести и попадались пчёлы. Роскошный куст можжевельника, разросшись, грозил полностью закрыть собой стоящий рядом сарайчик. Хорошее место для того, чтобы тебя заметили. Он решил, что споёт и о том, как здесь красиво. К молодым берёзам жались кусты в пёстром одеянии листвы. Грибы выпячивали к небу широкие поля своих шляпок. Вблизи маленького пруда, где уже обращали на себя внимание лягушки, рос старый дуб. Разумеется, лягушки своим немелодичным кваканьем конкуренции дрозду не составляли – и более того: они наверняка тут же замолкнут, едва услышат его голос. Дрозд в последний раз расправил пёрышки, и вот время пришло. Глядя в небо, он раскрыл жёлтый клюв.
– Трам-та-ра-рам! Кто же это сюда поставил?!
И кто осмелился докучать ему таким шумом?!
Вот снова какой-то звук. Негодуя, что ему помешали, дрозд, вспорхнув, перелетел к сараю, из которого доносились эти звуки.