– Всё началось с письма. Я тогда ещё удивилась: обычно в почтовом ящике лежала только почта для магестры. Это первое письмо, которое я когда-либо получала. Но оно несомненно предназначалось мне. На конверте от руки было написано «Джесмине Эспозито». Меня никто так не называет, кроме магестры. Ни имени отправителя, ни почтового штемпеля. Я тут же вскрыла конверт. Там лежал всего один сложенный лист с печатным текстом. Сперва я подумала, что это счёт или что-то официальное. Но это было нечто совсем иное. – Джес закусила губу. Она не знала, стоит ли продолжать и как. Взяв в руку камень, она катала его в пальцах, и он был таким замечательно тёплым. – Кто бы ни написал это письмо, он утверждал, что знает что-то о моих родителях. Что-то, что может сказать мне только лично. Он не хотел, чтобы информация попала не в те руки. – Джес взглянула на Юри, который шумно вздохнул. – Да, я знаю, что ты думаешь. Насколько велика вероятность, что кто-то знает о моих родителях и пишет мне. Но ведь я так долго их искала! Я так надеялась, найти где-нибудь сведения о них! Во всех приёмных семьях, даже в самых милых, я никогда не чувствовала себя как дома, никогда не понимала, кто я. Пока не оказалась здесь, в Аркене, у магестры. Она приютила совершенно чужого человека, открыла мне, что я собой представляю, и избавила от страха перед этим. И как я её за всё отблагодарила?! – Джес с силой сжала камень.
– И ты ничего не рассказала ей о письме? – спросил наконец Юри.
Джес покачала головой:
– Нет. Он написал, что хочет встретиться со мной в Ротенбахе на старом вокзале. Магестра ни за что не отпустила бы меня одну за пределы Аркена. А вдруг бы она отправилась со мной? Что, если бы он тогда исчез – а с ним и информация о моих родителях?
Юри понимал её. Он вырос в Аркене. Родители были для него чем-то настолько само собой разумеющимся, что он даже представить не мог жизни без них.
– Я бы, наверное, тоже не рассказал, – признался он.
Похоже, Джес стало немного легче.
– У меня от них только и есть что медальон. Письмо оказалось первым следом, на который я вышла. Наконец-то кто-то мог ответить на мои вопросы. Во всяком случае, я так об этом мечтала, что отбросила всякие сомнения, – теперь она смотрела Юри прямо в лицо, размахивая руками, и от камня в воздухе тянулись светящиеся дорожки. – Да, конечно, это выглядело подозрительно. Письмо без отправителя и всё такое. Но я подумала так же, как ты. Я воспитанница магестры Аконит. Ведьма, с которой нужно быть осторожным. Я умею колдовать. Мне никто не может ничего сделать, – она судорожно сглотнула, и голос её теперь зазвучал заметно тише и с большим ожесточением. – Очень скоро я поняла, как далека была от истины.
– Короче, ты туда поехала. В Ротенбах. Одна? – В словах Юри не слышалось никакого упрёка. Он просто констатировал факты. Но Джес, слыша их в его изложении, казалась самой себе ужасной дурой.
– Да, – глухо сказала она, но прибавила: – И всё же я подготовилась. Прихватила с собой несколько магических артефактов и порошков из запасов магестры. Подрисовала у себя на коже глифы и повесила в святилище Матери талисманы на счастье. В общем, приняла все меры безопасности, какие мне пришли в голову, и дневник, само собой, тоже взяла с собой, – и она похлопала по книжечке во внутреннем кармане. – Но к тому, что там ожидало, подготовить меня не могло ничто. – Джес нервно облизнула губы и почувствовала, как при мысли о том, что случилось три недели назад, у неё потеют ладони. – Я оказалась там намного раньше, чем он требовал. Вокзал стоял в запустении. Ты ведь знаешь этот уродливый кусок бетона с разбитыми окнами и размалёванными граффити стенами. Это место никогда не кажется красивым. Но в тот день там было по-настоящему жутко.
Юри лишь кивнул. Любой ребёнок в Аркене когда-нибудь да обследовал заброшенный вокзал в поисках парочки стёкол, которые можно разбить.