Обмотав копыта лошадей тряпками, Полегин и его товарищи скрылись в темноте. Я провел немало тревожных минут. Наконец послышался приглушенный топот, показались силуэты всадников. Комиссар все-таки пробился на хутор, где размещался штаб армии. Там уже никого не было. Удалось выяснить, что еще в полночь оба командарма и Болдин, собрав своих штабных работников и сколотив отряд человек в шестьсот, взяли радиостанцию и ушли в неизвестном направлении. Итак, мы уже около четырех часов сидим здесь неизвестно для чего, неизвестно кого прикрывая.
В пятом часу утра полки по моему приказу бесшумно снялись с места. Держа коней в поводу, конники двинулись на юг, как приказал нам еще вечером командарм.
На рассвете 13 октября дивизия подошла к деревне Жипино. Разъезды, высланные нами, были встречены огнем: в деревне враг. Чтобы избежать ненужных потерь, я решил обойти ее с северо-запада и на рысях повел дивизию через лес на деревню Буханово. Но до деревни мы не дошли. У узкого ручья головной эскадрон попал под ураганный автоматно-пулеметный огонь. Стало ясно, что пробиться здесь будет еще тяжелее. Решил вернуться назад к деревне Жипино. Там видели только наши разъезды и ничего не подозревают о наших намерениях. Мы внезапно навалимся всей дивизией и сомнем местный гарнизон. Я крикнул Саковичу, чтобы вызвал командиров полков. Но Сакович не успел отъехать от меня — с окружавших нас деревьев посыпались автоматные очереди. Немецкие «кукушки» в упор расстреливали всадников и лошадей.
Ранило коновода. Пулей оторвало кончик уха у моего коня. Мотнув головой, конь забрызгал меня кровью.
— Товарищ командир, вы ранены? — Сакович бросился ко мне, стараясь заслонить своим телом. Следующая очередь, предназначавшаяся мне, сразила его, и он замертво упал с коня.
Гибель И. Л. Саковича меня потрясла. Он был мне не только адъютантом, но и другом, отцом. Он постоянно следил за мной как за сыном и старался, чтобы я меньше терпел лишений. Всегда находил время чуть ли не в седле приготовить пищу, найти охапку сена и подложить под бурку, когда я ложился отдохнуть. А в случае опасности старался прикрыть, уберечь меня. И вот нет больше этого чудесного, скромного и самоотверженного человека...
В треск автоматов вплелись разрывы мин. Шарахались в разные стороны, падали кони. Падали люди. Командую своему комендантскому взводу спешиться и открыть огонь по деревьям. Это сразу дало результаты. «Кукушки» на ближайших деревьях смолкли. Примеру комендантского взвода последовали и другие всадники. Удалось навести относительный порядок. Подобрали раненых, уложили их на пулеметные тачанки, на хозяйственные и санитарные повозки. Полки организованно оставили лес и к девяти часам утра вновь вышли к Жипино.
Отдаю приказ: 55-му и 58-му кавполкам атаковать в пешем строю в одной цепи, имея штаб дивизии в центре боевого порядка; 52-й кавполк по сигналу красной ракеты должен атаковать в конном строю.
Я уже было подал знак полкам, как вдруг увидел перед собой командира 127-й танковой бригады генерал-майора танковых войск Федора Тимофеевича Ремизова.
— Здорово, кавалерия! — приветствовал он меня.
— Здорово, танкисты! — отвечаю ему в тон. — Много вас?
— Танков всего у меня три, все КВ. Вот они в кустах, на ходу, и боеприпасы есть. Остальные вчера потерял, пытаясь пробиться через Вязьму.
— Да, танков немного, но и это хорошо. Будем пробиваться вместе.
— Не возражаю.
— Отлично! — обрадовался я и изложил план атаки, предложив поставить танки в наш боевой порядок в центре. Ремизов согласился. Возле танков познакомил меня с комиссаром бригады и начальником штаба.
В десять часов после короткого огневого налета мы пошли в атаку. За цепью спешенных кавалеристов шли пулеметные тачанки, с которых время от времени открывался огонь, помогавший нам продвигаться. В ста — ста пятидесяти метрах от деревни в наших боевых порядках стали рваться мины. Цепь редела и вскоре залегла. Назрел кризис боя. Еще бы рывок, и мы были в деревне, а тогда уже, считай, прорвались. И вот на этот рывок сил не хватило. Особенно много потерь приносили центру нашей цепи пулеметы, установленные на крыше дома, стоявшего в глубине деревни. Но вот одна из наших тачанок на галопе вырвалась вперед, развернулась, и в тот же миг ее пулемет открыл огонь по крыше дома. Через минуту смертельно раненный наводчик свалился. Его заменил помощник, но вот и он упал, схватившись руками за грудь. Тогда ездовой, привязав вожжи за передок тачанки, быстро перелез через спинку своего сиденья и, присев за пулемет, возобновил огонь. Мы с волнением наблюдали за ним. Пулеметы врага на крыше смолкли. Но наша радость сменилась болью: прямым попаданием мины тачанку разнесло на куски. К великому сожалению, мне так и не удалось узнать фамилии пулеметчиков-героев.
Обстановку еще более осложнил сильный автоматный огонь противника с окраины деревни. И вот тут-то на наш правый фланг вырвалась на полном карьере вторая пулеметная тачанка. Я сразу узнал ее по правой пристяжной.