Завоеватель сердец

Рауль, молча окинув Эдгара долгим взглядом, отвернулся. Он ушел, а сакс остался стоять у окна, глядя вниз из-под насупленных бровей; Рауль мог лишь догадываться о том, что под гнетом недовольства и гнева в сердце Эдгара звенели струны гордости за свой народ и верности своему сюзерену. Немного погодя, когда они столкнулись на лестнице, Эдгар, развернувшись, зашагал рядом с Раулем, с неловкостью проворчав:

– Прости меня: в последнее время я что-то сам не свой.

Руки их соединились в крепком пожатии.

– Знаю, – ответил Рауль. – Но, что бы ни случилось, перед лицом Господа нашего, Девы Марии и Фазана[65] клянусь: я был, есть и всегда останусь твоим другом.

Осень сменилась зимой; легкий снег укрыл крыши домов. Эдгар отправился в Харкорт вместе с Раулем, чтобы поздравить старого Хуберта с семидесятилетием, и Эльфрик с отвращением заметил Сигвульфу:

– Эдгара волнуют лишь его нормандские друзья, я полагаю, он с радостью предпочтет их нам, своим соотечественникам. Он презирает Вульнота за то, что тот перенял их манеры, но, несмотря на свою бородку и короткую тунику, вечно оставляет нас, чтобы проехаться верхом вместе с Фитц-Осберном или повидаться с этим громогласным бароном, люди которого, встретив тебя на дороге, кричат «Ату его! Ату!».

После Нового года случилось событие, одинаково занимавшее умы и нормандцев, и саксов. В Бретани молодой граф Конан, годом ранее разогнавший своих воспитателей и советников, начал демонстрировать признаки порочного упрямства и неуправляемости. Одним из первых его самостоятельных деяний стало заточение в темницу своего дяди Одо, предварительно закованного в кандалы. В Нормандию доходили известия об этом и прочих сумасбродствах графа. Похоже, он обещал стать таким же тираном, как его отец или дед, и знающие люди шептались, что он при первой же возможности намерен денонсировать клятву вассальной верности Нормандии.

В начале весны 1065 года Конан прислал письменное уведомление герцогу Вильгельму, со всем пылом и хвастовством юности объявив, что более не считает себя вассалом Нормандии и готов сразиться с герцогом на границе в назначенный им день. Полагали, будто основным объектом нападок Конана должна стать пограничная нормандская крепость Сен-Жак, и посыльные вскоре привезли известия о том, что он выступил маршем к городу Мон-Доль, принадлежавшему герцогу.

Вильгельм принял вызов Конана, не выказав ни малейшего удивления или гнева.

– Все они одним миром мазаны, эти бретонские властители, – только и сказал он. – Я ждал чего-то подобного.

К тому времени как внизу, под лестницей, был накрыт ужин, по всему дворцу уже разнеслась весть – Нормандец вновь собирается на войну. Герцог Вильгельм занял свое место за столом и, сняв пробу с первого блюда, повернувшись к Гарольду, сказал:

– Что скажете, эрл Гарольд? Хотите сразиться в битве на моей стороне?

Это было настолько неожиданно, что все саксы как один удивленно вскинули головы. Эрл же не спешил с ответом и отведал блюдо, которое один из слуг, преклонив колено, протянул ему. Наблюдая за ним, Рауль спросил себя, какие расчеты сейчас с быстротой молнии проносятся у него в голове. По глазам его, впрочем, ничего нельзя было прочесть; по губам скользнула легкая улыбка. Эрл вытер пальцы о салфетку.

– Отчего же нет? Охотно, – спокойно ответил он. – У вас найдется место для меня, герцог Вильгельм?

– Я отдам под ваше начало один из своих отрядов, – пообещал герцог.

Эдгара, уже хорошо знакомого с правилами рыцарства, предложение герцога удивило далеко не так сильно, как его соотечественников-саксов. Сразу же по окончании ужина он поднялся вслед за эрлом наверх и стал умолять его уговорить герцога, чтобы тот позволил и ему принять участие в походе. Ожидая ответа Вильгельма, сакс сгорал от нетерпения и, едва завидев Гарольда, вперил в него жадный вопросительный взгляд.

Гарольд кивнул в ответ на невысказанный вопрос.

– Ты едешь, – сказал он. – Поначалу герцог не хотел давать согласия, но тут твой друг Рауль присоединил свой голос к моему, предложив себя в заложники на случай твоей гибели, и его поддержали Фитц-Осберн, а также Гуго де Монфор. Итак, с шутками и прибаутками, вопрос был решен. Вульнот и Хакон должны будут остаться здесь. Хакон с удовольствием присоединился бы к нам, а вот Вульнот… – Эрл умолк и пожал плечами. – Кажется, он – единственный из нас шестерых, у кого в жилах нет ни капли крови Годвина, – сказал Гарольд. – Но пусть его: он ничем нам не поможет. – Оглянувшись, эрл удостоверился – их никто не слышит. – Ты ожидал, что герцог Вильгельм сделает мне подобное предложение?

– Нет, – немного подумав, признался Эдгар. – Тем не менее так часто поступают. Но что у него на уме, милорд?

– Если бы я знал, что у Вильгельма на уме, то у меня не было бы нужды бояться его, – легкомысленно отозвался Гарольд.

Эдгар недоуменно нахмурился.

– Вы ведь не боитесь его, милорд, – сказал он.