– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Герцог окинул графа быстрым оценивающим взглядом, в котором, однако, не было враждебности. – Вы возвели множество препятствий на моем пути, дядюшка, но сегодня, полагаю, наступил конец нашей вражды.
Граф вдруг заявил с высокомерной надменностью:
– Ни Ги Бургундский, ни Мартель, ни даже Франция никогда не представляли для тебя такой опасности, как я, Вильгельм.
– Да, потому что мы одной крови; мы с вами – сильные люди, ведущие свой род от самого герцога Роллона, – согласился Вильгельм. – Но вам никогда не победить меня.
Граф отошел к окну и застыл, глядя с высоты на серые мили продуваемой всеми ветрами страны. Мимо окна в крутом пике скользнула чайка, оглашая окрестности скорбным, заунывным криком. Солнце закрыли тучи, а деревья вдали гнулись под напором сильного ветра. Граф смотрел на них, но не видел.
– Клянусь Богом, не понимаю, почему ты до сих пор жив, – пробормотал он, обращаясь то ли к Вильгельму, то ли к самому себе. – Ты уже давно должен был погибнуть, имея таких-то врагов. – Оглянувшись на герцога, он увидел, что тот улыбается своей знаменитой язвительной улыбкой, говорившей о его безмерной уверенности в себе. Граф, подавив вспышку бессильной ярости, ровным голосом проговорил: – Когда ты родился, ходили слухи о каком-то пророчестве и нелепых снах, что снились твоей матери. Я никогда не придавал этому особого значения; и мне никогда и в голову не приходило, что могу предстать перед тобой – вот так. – Он взмахнул рукой и бессильно уронил ее вдоль тела. – Ты родился под счастливой звездой, Вильгельм.
– Я прошел хорошую школу, – отозвался герцог. – Многие готовы были отнять у меня наследство, и вы не последний среди них, но никому не удастся отобрать у меня то, что по праву принадлежит мне одному.
В комнате надолго воцарилась тишина. С каким-то отстраненным интересом граф Арк рассматривал собственного племянника, раздумывая над его последними словами.
– А как насчет того, что принадлежит другим, – того, что ты успеешь отнять у них, пока пески жизни не утекут сквозь твои пальцы? – поинтересовался граф, впившись пронзительным взглядом в лицо герцога. – Да, я совершил глупость, когда предпринял такую попытку, – сказал он наконец. – И что теперь?
– Я забираю Арк себе, – ответил Вильгельм.
Граф кивнул.
– Ты уже подготовил для меня клетку? – осведомился он.
– Нет, – сказал Вильгельм. – Вы можете идти на все четыре стороны.
Граф цинично рассмеялся.
– Если бы я одержал победу, ты бы тотчас оказался в кандалах, Вильгельм.
– Вы поступили бы мудро, – мрачно отозвался герцог.
– Неужели ты не боишься, что, потерпев неудачу сейчас, я могу предпринять новую попытку? – спросил граф.
– Нет, не боюсь, – отозвался Вильгельм.
– Ты отобрал у меня земли и предлагаешь остаться в Нормандии. Благодарю тебя, Вильгельм.
– Я не предлагаю вам ни остаться, ни уехать. Вы вольны в собственном выборе. Я – герцог Нормандии, но вы по-прежнему остаетесь моим дядей, – смягчившись, заявил Вильгельм.
Граф в молчании выслушал его, и в комнате вновь воцарилась долгая тишина. Д’Арка охватил холод поражения; он вдруг почувствовал себя очень старым и бесконечно уставшим. Метнув беглый взгляд на мощную фигуру герцога, граф понял, что завидует ему. Вильгельм был прав: графу никогда не отнять у него Нормандию. Его жизненный путь близился к концу, амбиции остались неудовлетворенными, и на него снизошла странная апатия: Вильгельм еще не достиг поры своего расцвета; перед ним лежала целая жизнь, которую следовало завоевать, и он покорит ее. Дрожь пробежала по телу графа; он вновь почувствовал зависть, зависть к молодости, силе и воинскому таланту другого. С трудом расправив плечи, граф подошел к столу, подле которого стоял герцог, терпеливо глядя на своего дядю. – Я никогда не смогу жить в мире с тобой, Вильгельм, – сказал граф. – Позволь мне уехать из Нормандии.
Герцог кивнул.
– Думаю, вы сделали мудрый выбор, – сказал он. – В Нормандии нет места для нас обоих.
Граф запахнулся в мантию.
– Ты проявил милосердие, – заявил он, – но я не стану благодарить тебя. – Тяжело ступая, он вышел из комнаты, и вскоре эхо его шагов замерло в каменном коридоре.
Очень скоро во Фландрии тоже узнали об этих событиях, но после той неприятной истории, что случилась в Лилле, при дворе графа Болдуина еще долго избегали упоминать имя мстительного герцога Нормандского.
Матильда стала свидетельницей того, как ее сестра возлегла на брачное ложе, а потом и попрощалась с ней, когда та отплыла в Англию с супругом.
– Сохрани Господь выйти за такое ничтожество! – пробормотала Матильда, глядя на раскрасневшуюся физиономию Тостига.
Графиня же Адела язвительно заметила:
– Успокойся, ты закончишь свои дни вдовой, дочь моя.
Матильда скрестила руки на груди.
– Мадам, можете быть уверены, такой исход устроит меня как нельзя лучше.
– Нет нужды разговаривать со мной в подобном тоне, дочь моя, – ответила графиня. – Я прекрасно знаю, что у тебя на уме.