Завоеватель сердец

Шли месяцы. Из унылой Нортумбрии прилетело письмецо от Юдифи, а вот из Нормандии не было никаких вестей. Под фасадом невозмутимого спокойствия в душе Матильды кипели нешуточные страсти. Она сгорала от нетерпения. В своих рассуждениях леди исходила из предположения, что Вильгельм непременно предпримет новую атаку на ее оборонительные редуты, и уже из этих соображений планировала свою тактику, которая должна была сделать герцога ее покорным рабом. Но он не давал о себе знать; почему он так вел себя – чтобы помучить ее неизвестностью и разжечь желание или же потому, что больше не хотел видеть Матильду?

Бродячий торговец появился вновь; она набросилась на него с расспросами, но привезенные им новости оказались неутешительными. Герцог пребывал в прекрасном расположении духа, когда купец видел его в последний раз; его светлость купил женские украшения. Коробейник понимающе подмигнул: наверняка намечалась свадьба. Однако подробные расспросы ни к чему не привели. В Нормандии поговаривали, будто герцог намерен сочетаться браком; кое-кто даже называл потенциальных невест, но разве можно сказать заранее, кому из красавиц повезет стать его женой?

Матильда побледнела еще сильнее и осунулась. Фрейлины заметили, как она не мигая смотрит куда-то вдаль расширенными глазами, ничего не замечая вокруг себя; им стало по-настоящему страшно, потому что именно в такие минуты от нее можно было ожидать чего угодно. Но она не обращала на них никакого внимания, и вскоре к ней вернулось прежнее спокойствие вкупе с самообладанием. Они и не подозревали о том, какой ураган бушует в душе леди. Лишь в горячечных мечтах о том, что герцог Нормандии по-прежнему желает ее, Матильда могла обрести успокоение; разговоры о его женитьбе только разжигали ее собственнические инстинкты. Она скрючила пальцы, отчего они стали похожими на когти: ах, если бы он вдруг оказался здесь и сейчас! Если бы она могла вцепиться ими в лицо этой неведомой красавицы! Матильда была уверена, что ненавидит их обоих, и жадно ловила любые новости, доходившие до нее из Нормандии.

Минул год. Если герцог хранил молчание, дабы наказать ее, он добился своего. Неуверенность в собственных силах не давала ей спать по ночам; Матильда срывалась на своих фрейлин и была непозволительно груба с теми придворными льстецами, что пели ей дифирамбы. Среди них оказался и благородный фламандец, положивший свое сердце к ее ногам; она милостиво улыбнулась ему, и он пал на колени, дабы поцеловать подол платья Матильды, величая ее Снежной Принцессой. Возвышенной, Величественной и Неприступной! Она смотрела на него и видела ястребиные глаза Вильгельма, а вскоре и вообще перестала замечать беднягу. Да, это был никуда не годный способ завоевать любовь женщины, пресмыкаясь у ее ног и захлебываясь слезами любовного экстаза! Мужчина должен драться за обладание тем, чего желает его сердце; он должен брать силой, а не выпрашивать; и крепко держать завоеванное, не выпуская из рук, а не застывать в немом обожании. Неудачливый воздыхатель получил отставку; как только он исчез с ее глаз, Матильда едва ли хотя бы вспомнила о нем.

Очередные новости, дошедшие к ним из Нормандии, не имели никакого отношения к женитьбе, зато вплотную касались военных действий и завоеваний. Граф Болдуин, прослышав о событиях в Арке, конфузе французского короля и бегстве графа Ги Жоффрея из-под Мулена еще до того, как туда пожаловал герцог, дабы вернуть свою собственность, долго гладил бороду, после чего задумчиво изрек:

– Это единственный человек, которого я знаю, способный управлять своей судьбой. Дочь моя, ты поступила крайне неразумно, с презрением отвергнув Вильгельма Нормандского.

Матильда ничего не ответила, зато со всем вниманием прислушивалась к разговорам о победах и достижениях герцога, кои вели придворные отца. Те, кто хоть немного разбирался в хитросплетениях нормандской политики, со знанием дела утверждали, что граф д’Арк на протяжении долгих лет оставался злейшим врагом Вильгельма. Мужчины упражнялись в остроумии, живописуя друг другу, что произошло бы, если б герцог нагрянул в Арк уже после появления там короля Генриха или если бы ему не удалось обратить отряд графа в бегство, вследствие чего тот кинулся искать спасения за стенами замка. Болдуин, выслушав все эти мудрствования, сухо заметил:

– Мессиры, во всем христианском мире есть два человека, которые в своих поступках не полагаются на столь заманчивое слово «если». Один из них – герцог Вильгельм, второй – я.

Получив такую отповедь, его придворные смолкли. Граф Болдуин, стоя у окна, меланхолично взирал на расстилавшиеся внизу мирные поля.

– Мы еще услышим о Нормандце, – предрек он. Оторвав взгляд от пейзажа за окном, милостиво взглянул на придворных. – Да, услышим и много интересного, – сказал он. – Валь-э-Дюн, Мелан, Алансон, Домфрон и Арк: боюсь, он преисполнится самомнения. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – пока что он не потерпел ни одного поражения, ни единого. – Граф уныло покачал головой.

Его сын, Роберт Фризский, с многозначительной улыбкой заметил: