Завораш (СИ)

Затем его взгляд неожиданно остановился на чьих-то ногах, обутых в украшенные бисером туфли с изящными носками. Человек стоял рядом, но мгновение назад его там не было. Фигура не выступила из темноты, а материализовалась буквально на глазах.

— Вставай, — голос тоже показался Телобану знакомым, — Сейчас же.

Властный тон, которым это было произнесено, не оставлял сомнений: перед ним тот, кто привык повелевать.

Несколько мгновений понадобилось Телобану, чтобы осознать: перед ним один из архонтов, которых он убил. Только который из них? Тот, чьё тело он сбросил в колодец? Или тот, которого оставил на вершине башни? Ему пришла в голову абсурдная мысль, что он не чувствует запаха разложения.

— Я… покончил… с тобой.

— Как замечательно! Ты заметил, что в Замке мы никогда не использовали это слово — «убить». Ликвидировать, покончить, добраться — да, но не «убить». Убил ли ты меня? Попытался, в этом никто не сомневается. Мы ведь могли и выжить — все трое. И наверняка выжили.

Может, его сознание помутилось? Может причиной тому было действие вредных газов, наполняющих катакомбы? Убедиться в реальности или наоборот, нереальности человека перед ним можно было очень легко: достаточно было просто протянуть руку и коснуться этих разукрашенных бисером туфель.

— Теперь ты сомневаешься, да? Никаких сомнений. Это первое, чему учат в Замке. Никакой жалости. Это второе.

Из тумана перед ним материализовались рука. Её пальцы оканчивались острыми ногтями. Один из пальцев потянулся к лицу Телобана. Вблизи он напоминал длинное и острое лезвие, ланцет, способный с лёгкостью ранить плоть, рассекать мышцы, оставляя глубокие, незаживающие раны.

Телобан отшатнулся, но бежать было некуда — позади него находилась стена.

Призрак наклонился к нему из тумана, и наконец стало видно его лицо — грубое, висящее лоскутами словно одетая не по размеру маска. Лицо, покрытое глубокими морщинами.

Теперь Телобан мог рассмотреть остальные детали — золотую и серебряную вышивку на ткани, вплетённые в кожаные ремни драгоценные камни, сверкающие, ярко начищенные пуговицы. Никаких особых символов, гербов или знаков отличия, только алая бархатная ткань и обилие украшений. Да, это был один из архонтов. Никто из них не питал страсти к аскезе, а напротив, словно специально стремился к неумеренности, невоздержанности во всем. Это было так же верно, как и то, что остальных послушников кормили впроголодь, содержали в холодных кельях и регулярно подвергали испытаниям. Даже на судилище, которое архонты для него организовали, они больше походили на компанию разукрашенных и разодетых блудниц, чем на людей, стоящих во главе школы для шпионов и убийц.

Коготь замер у Телобанова лица.

— Теперь видно, — сказал архонт, — Ни боли, ни страха, ни сожалений. Нет сожалений. Я прав?

В конце концов, в этом не было ничего необычного. В глубине души он всегда знал, что убитые постараются добраться до него. Архонты, несмотря на свой безобидный вид, не могли быть обычными людьми… И обычными мертвецами.

— Да, — ответил Телобан, — Никаких сожалений.

Палец с когтём растаял, а вслед за ним исчез и сам архонт — сначала растворилось в тумане его лицо, плечи и туловище, последним пропали туфли с загнутыми носами. Ещё некоторое время Телобану казалось, что в воздухе витает знакомый запах.

Он вновь был в тёмном подвале. Один.

— Никаких сожалений, — повторил он, — Никаких, слышишь? Вы все — слышите?!

Но ему ответило лишь эхо, пришедшее откуда-то из темноты впереди.

ЧТО У УЗНИКА НА СЕРДЦЕ

Ноктавидант ощущал себя глупцом. Неужели он и в самом деле оказался прав, и в крипте находился кто-то помимо оракула? Но как он проник туда, и — главное — кем был этот чужак? Очередным куратором, пособником первого? Он тут же отверг такую возможность. Если в крипте уже находился предполагаемый убийца, зачем второму куратору спускаться туда же?

Одна загадка, другая. Чего стоит одна странная фраза на табличке: «Может быть тот, кто будет читать эти строки несколько часов спустя?». Означало ли это, что оракул знал, что клирик будет читать записи? Знал ли он, что умрёт? Совсем не в духе крылатого смиренно ждать смерти. С другой стороны, что мы знаем о предопределённости? Предопределённость и необратимость — одно и то же? Или в какой-то момент варианты будущего для оракула свелись лишь к одному варианту? Как тропки в лесу, которые сошлись в одной точке.

Ноктавидант хорошо помнил неуклюжие попытки стража приладить к поясу меч и то, как разоружил беднягу всего несколькими словами. Не оставалось сомнений, на чьей стороне была бы удача, повстречайся тот парень с куратором. Смерть полдюжины человек в этой комнате была тому тому подтверждением.

Может быть тот, кто будет читать эти строки…

На этом запись обрывалась. Ноктавидант отложил табличку в сторону. Почему-то ему казалось, что ничего стоящего он больше не найдёт.