Завораш (СИ)

От размышлений Спитамен отвлёк некий звук. В абсолютной тишине он прозвучал отчётливо. Спитамен, до этого стоявший в полный рост, распластался, стараясь слиться с поверхностью крыши. Сработал инстинкт. За долгое время, проведённое на улицах города, он точно знал, какие именно звуки будут естественными для спящего города, а какие — нет. И слышанный им недавно звук точно был не из числа первых. Сунув сферу в карман, чтобы не было видно её тусклого свечения, Спитамен стал прислушиваться, вглядываясь в каньоны тьмы между домами.

Он в точности знал, что это был за звук. Так гремит случайно задетый обувью мелкий камушек.

Минуту Спитамен прислушивался, но больше ничего не услышал. Он уже собирался покинуть своё убежище, как вдруг услышал единственное слово:

— Проклятье!

Он действительно слышал человеческую речь? Или ему показалось? Жажда кека способна и не на такое.

И все же Спитамен не думал, что ему показалось. Он вновь вгляделся в темноту. Хотя ночь была лунная, чернота по-прежнему висела в провалах между домами.

Спустя мгновение Спитамен увидел двоих.

Оба были одеты во всё черное, на головы надвинуты капюшоны, скрывающие лица в глубокой тени.

— Осторожней, — прошипел один из незнакомцев

К тому времени Спитамену стало ясно, что эти двое оказались здесь неслучайно. Никому другому не понадобилось бы таиться в тенях, пробираясь по безлюдному кварталу между короткими перебежками от дома к дому.

Второй не ответил.

Спитамен вжался в холодный материал крыши.

Оставалось только надеяться, что его выручит одеяло. Будучи укутанным в него, тело теряло свою форму и могло сойти за… за что угодно.

Впрочем, сильно уповать на это не стоило.

Внезапно чужак, идущий позади, остановился и произнёс несколько слов. Речь была незнакомой. Спитамен готов был поклясться, что раньше не слышал подобного языка. Интонация, с которой были сказаны те несколько слов, угадывалась безошибочно: негодование, злость. Идущий впереди, обернулся и бросил несколько слов в ответ.

Ясное дело, появление незнакомцев было неслучайным.

Сфера.

В ней все дело.

Именно она была так нужна эти двоим.

Спитамен не знал, что она такое, но был твёрдо уверен: вещь, оказавшаяся у него в руках по воле случая, была чем-то ценным. А ещё он понимал, что его собственная жизнь не стоит слишком много. На самом деле, если бы он утонул в канале, никто и не заметил бы. Если бы его поразила одна из пуль, без разбора косящих публику на набережной, всем было бы наплевать. Живущие в Завораше годами учатся не замечать очевидного, закрывать глаза в нужный момент и оказаться подальше от тех мест, где оказываться не стоит. До сегодняшнего дня и Спитамен был таким. Старался избегать ненужных встреч со стражей (исключая те два случая с отцом). А кроме того, стремился лишний раз не попадаться на глаза только солдатам номарха, но и тем, что именовал себя «городским ополчением» — после тех убийств несколько десятков горожан создали что-то вроде местной милиции и патрулировали улицы ночью.

Теперь за ним охотились все: солдаты, городская стража, жуткий модификант-паук, сумасшедший клирик с мечом… И, наконец, эти двое в капюшонах.

От его одежды воняло. В неповторимый букет соединились запахи воды из канала, подвала, где жуткий модификант держал своего пленника, камеры во дворце принципала, дыма, крови. К тому же к ним примешивался его собственный запах — давно немытого тела. И этот запах наверняка был куда сильнее, чем ему казалось. Иначе как объяснить, что оба пришельца остановились, не дойдя до него каких-то несколько шагов, и как по команде повернули головы. Внутри капюшона того, что шёл первым, ослепительно сверкнули зубы.

Зубы — и больше ничего.

Как будто все, что должно было оказаться лицом из плоти и крови, было соткано из тьмы. Из ничего. На ум Спитамену вновь пришло сравнение с грязным омутом, на поверхности которого плавает раздувшийся труп. Улыбающийся труп, если на то пошло. Все остальное разложилось, почернело, потеряло форму. Все, кроме зубов, и, возможно, костей. Однако последние предназначались лишь за тем, чтобы скреплять плоть, как проволока внутри восковой фигурки: вынь её, и кукла распадётся.

Как ни странно, сколько бы Спитамен не присматривался, он не мог разглядеть в глубине капюшона второго («Иностранца»!) даже намёка на какие-либо черты. Словно все то, что находилось в обрамлении темной материи, само состояло из тьмы. И если в случае с его спутником (о, эти белые зубы!), впечатление было мимолётным, то сейчас он был уверен — там, где должна находится голова была пустота.

— Ну что же ты, — раздался голос Белозубого, — Иди сюда и отдай нам то, что у тебя есть. То, что тебе не принадлежит.

Из-за того, что Спитамен не видел лица Белозубого, он не мог определить, смотрит тот в его направлении, или же нет. Однако надежда была: приглядевшись, бродяга понял, что капюшон говорившего повернут немного в сторону. Это значило только одно: они знали, что он поблизости, но не знали где точно.