И всё же Тисонга решил отлететь как можно дальше — и ниже! — от острова. Посмотреть, как далеко он может забраться. Настолько хватит верёвки — это точно. Но много ли её? И позволят ли ему отдалиться на достаточно большое расстояние? Возможно, у него все же появится шанс сбежать…
Силы понемногу покидали его. Интересно, что будет, когда они полностью иссякнут? Упадёт ли он в бездну подобно герою всем известной легенды? Или раньше задохнётся, надышавшись отравленного воздуха? Или ещё раньше его лёгкие разорвутся от крика? В этот момент ангела осенила мысль, что уже некоторое время рядом нет ламий… Стоило Тисонге об этом подумать, как он испытал новую боль. На этот раз тварь подобралась к самому его лицу и вгрызлась прямиком в щеку. На краткий миг ангел увидел полную острых зубов пасть, такую широкую, что наверняка могла бы перекусить человеку руку.
Ламия вцепилась в него всеми своими зубами, намертво сомкнув челюсти.
На этот раз боль была чудовищной. Какая-то часть сознания ангела ещё сохраняла способность мыслить связно. Он понял: с ним просто расправились. Бросили на съедение, будто хлебные крошки, которые сыплют в водоём с рыбками. Но если так, зачем весь этот маскарад? Бескрылые вообще могли его не развязывать тогда, когда он свисал с края острова в первый раз, достаточно было перерезать верёвку.
Мысль эта была отстранённой и нереальной, словно в голове у него звучал чужой голос.
Теперь, когда существование ламий стало фактом, он по-другому воспринимал все остальное. Возможно, увиденное на гобелене в грязной фабричной каморке не такой уж и бред? Или бред — это все происходящее с ним с того самого момента, как он открыл глаза после того сна с монетой?
А вдруг он и вовсе не открывал их?
Вдруг он спит и видит сон? Сон во сне внутри ещё одного сна.
Технически, если спать и видеть сны, один внутри другого, то можно никогда и не проснуться. Просыпаешься внутри одного сна — и тут же оказываешься в другом… И так до бесконечности.
Логика сна, вновь подумал Тисонга, — это отсутствие всякой логики.
И все же у него оставалось проверенное средство. Кто-то назвал бы его последним. Так можно было быстро покинуть любые сновидения: сложить крылья и падать, падать, падать… Пока не появится бешено несущаяся навстречу земная твердь. Ну, а если не появиться… Тогда он будет по крайней мере уверен, что мир не сдвинулся с места и все в нём по-прежнему: небесные города находятся там, где им положено,
КТО ЧИТАЕТ В СЕРДЦЕ УБИЙЦЫ?
Погоня оказалась недолгой.
— Стой!
С того момента, как неизвестный бродяга вылез из окна подвала и до того мига, когда прозвучал крик, прошло меньше нескольких ударов сердца. Фактически, столько времени потребовалось бы, чтобы сделать вдох, пройти три шага, или — достать из чехла самострел, прицелиться, выкрикнуть, затем нажать на спуск.
Если подумать, никакой погони вообще не было. Напарники, отходившие в это время от лавки Рашки, увидели, как какой-то тип вылазит из крохотного окошка вровень с землёй. Оба ахнули: никому из них и в голову не приходило, что в такое крохотное отверстие мог пролезть человек.
Кричал Анабас, а стрелял Сур.
Будь оно по-другому, злоумышленник наверняка замер бы на месте, остановленный сначала громогласным выкриком великана, а затем — и пулей его более ловкого напарника.
Рашка наблюдал за всем этим в крохотную щель под самой крышей изнутри здания. Вид открывается сверху и сбоку — так он видел бы переулок, если бы, к примеру, выглянул в окно. Однако окон в лавке у паука не было, и вот почему: много лет назад одна из жертв Рашки вырвалась ещё до того, как он закончил пеленать её паутиной. Будучи в чём мать родила, крича и размахивая руками, человек пробежал два квартала, пока его неожиданно не сбила конная повозка. Сбила, к счастью, насмерть. Поэтому никто не узнал, откуда он бежал, и кто был причиной необычного вида несчастного. После этого Рашка заколотил все окна, а на место проёмов повесил гобелены и покрывала. И все же кое-что он упустил из виду. Одно окно — в подвале — осталось незаконченным. Теперь паук проклинал себя за это. Оплошность, которая могла стоить ему всех планов!
Поэтому он обрадовался, когда один из стражей поднял пистолет, прицелился бродяге в спину и нажал на спуск.