Завтра будет поздно

Хозяина поразило это умение без всякой подготовки и освоения на новом месте садиться за серьезную работу.

«Вот это работоспособность! — с завистью подумал Ровно. — У такого есть чему поучиться».

Он так и уснул, не дождавшись, когда гость погасит свет.

Проснулся Ровио в девятом часу. Ленин спал, положив руку под щеку. Стараясь не разбудить гостя, хозяин ополоснул под краном лицо и взглянул на стол. Там лежали газеты, чуть потрепанная синяя тетрадь и стопка свежеисписанных листков.

«Видно, работал до рассвета, — решил Ровио. — Проснется не раньше двенадцати. Успею побывать на службе и купить чего-нибудь на завтрак».

В полицейском управлении, прежде чем просмотреть бумаги, он вызвал к себе уборщицу, дал ей денег и попросил купить на рынке сотню яиц, свежих помидоров, деревенского сыра, масла, сала.

— Что, уже жена приезжает? — спросила женщина.

— Нет, решил сам себе готовить завтраки, — ответил Ровио. — Натощак вредно курить.

— Да, курите вы много. Но лучше пить молоко, — посоветовала уборщица.

— Молока мне не надо, оно быстро прокиснет.

Когда Ровио принес продукты, он застал Ленина сидящим на корточках перед открытым книжным шкафом. Владимир Ильич просматривал на нижней полке самые толстые тома.

— У вас прекрасная библиотека, — похвалил Ленин. — Маркс и Энгельс на немецком языке. Мне они понадобятся для работы. Прямо повезло.

— Значит, не зря в шкафу стоят? Очень рад! Я вам тут яиц, сыру и сала принес, — показал Ровио на корзинку, сплетенную из ивовых прутьев. — Думаю, на несколько дней хватит.

— Сколько я вам обязан?

Ровно вслух подсчитал стоимость продуктов. Владимир Ильич достал из заднего кармана брюк аккуратно сложенную хрустящую бумажку.

— У меня только «катеринка».

«Катерниками» называли сторублевые купюры, на которых была изображена царица Екатерина Вторая.

— Необходимо скорей обменять, — посоветовал Ровно. — Курс рубля непрерывно падает. Есть только трудность: наш банк принимает русские деньги на сумму, не превышающую десяти марок. Если я приду с солидной суммой, меня заподозрят в валютной спекуляции. Газетчики это раздуют в сенсацию. Они следят за милицией. Так что мне сперва придется разменять «катернику», а потом просить товарищей по очереди ходить в банк.

— А у товарищей это не вызовет… ну, скажем, любопытства?

— Понимаю вас. Я буду иметь дело с такими, которые объяснений у меня не потребуют.

Ровно пропадал весь день. Владимир Ильич сам приготовлял завтрак и сразу же садился за стол.

В его отшельнической жизни свежие газеты были отрадой. По разрозненным заметкам, сообщениям с мест он восстанавливал истинную картину жизни России.

Газеты расписывали, как Керенский, получив власть, переехал жить в Зимний дворец и как он картинно держал руку за бортом кителя. На всех совещаниях за его креслом теперь стояли навытяжку два адъютанта.

Но не этот фигляр заботил Ленина. Он знал, что пустых болтунов революция быстро отметет. Все эти керенские, церетели, Черновы и даны были хлипкими краснобаями, скроенными по образцу русских интеллигентов-обывателей, не веривших в то, к чему сами призывали. Во много крат опасней стали Милюковы, рябушинские, терещенки, выражавшие волю крупных капиталистов. Решающий бой в конечном счете придется давать не Керенским, а им. Поэтому Владимир Ильич внимательно следил за поведением главных врагов.

Рябушинские не верили «социалисту» Керенскому, заигрывавшему с Советами. Они подыскивали себе человека «дела и сабли» — решительного генерала, который не постесняется применить оружие. Думая о диктаторе, лидеры буржуазных партий называли то жестокого черноморского адмирала Колчака, то бывшего начальника Генерального штаба Алексеева, а когда Временное правительство назначило главнокомандующим генерала Корнилова, поиски прекратились, диктатор был найден.

Свою решительность Корнилов уже показал. Это он, командуя Петроградским военным округом, приказал выставить против демонстрантов пушки на Дворцовой площади. Это он, а не кто-либо другой, восстановил на Юго-западном фронте палочную диспиплину и потребовал от Керенского введения смертной казни. Корнилов первый отдал приказ расстреливать из пулеметов воинские части, которые самовольно вздумают покинуть позиции. Генерала, конечно, надо было приукрасить, сделать национальным героем, поэтому немедля была выпущена брошюра под громким заголовком: «Первый народный главнокомандующий генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов». В ней поражения и неудачи выдавались за успехи, а бегство из плена — за геройство.

Кроме рекламы сторонники Корнилова во всех крупных городах создавали тайные союзы.

В августе в Москве собрался торговый съезд. На него прибыли крупнейшие капиталисты России. Они открыто говорили о том, что надо принять решительные меры для обуздания бунтующей черни. Генералу Корнилову была послана приветственная телеграмма. В ней говорилось: «В грозный час тяжелых испытаний вся мыслящая Россия смотрит на Вас с надеждою и верой».