Завтра будет поздно

«С забастовщиками адмиралу справиться, конечно, будет нетрудно, — думал Аверкин. — Но как он обуздает солдат и матросов, возбужденных слухами, проникающими из Питера?»

Один из осведомителей охранки донес, что вчера вечером в чайной на Козьем болоте матросы сговорились с солдатами о совместном вооруженном выступлении. На какой день они его назначили, осведомитель не знал. Охранке следовало быть наготове.

Аверкин помог кронштадтским агентам расставить бутылки с горючим в таких местах, чтобы пламя одновременно охватило здание охранки со всех сторон, и остался ждать новых донесений агентуры, разосланной по всему городу.

Перед ужином стало известно, что адмирал Вирен собирал у себя старших офицеров и, выяснив, что кронштадтский гарнизон ненадежен, приказал вооружить моряков-новобранцев. Эти парни, призванные поздней осенью на флот со всех концов России, еще не плавали на кораблях и не успели сплотиться, как старослужащие. Молодых матросов в экипаже держали строго: с первых же дней всех наголо остригли, ленточек на бескозырки не выдавали и за ворота даже по воскресеньям не выпускали без строя. Целыми днями парней гоняли по плацу, обучая поворачиваться, ходить шеренгой, перестраиваться, владеть винтовкой и отдавать честь высшим чинам. Оторванные от всего, что творилось в стране, запуганные свирепым режимом флотского экипажа и строгостями военного времени, молодые матросы боялись фельдфебелей и были послушны офицерам. Батальоны новобранцев годились для подавления волнений. Они были грозной силой в руках адмирала Вирена.

Уже начало темнеть. Поужинав, Аверкин досадовал: «Зря нас прислали в Кронштадт. В крепости не будет того, что в Петрограде. Стоит только адмиралу зыкнуть, как все здесь уляжется. Архивы надо просто подпалить, будто произошел обычный пожар». Он хотел было узнать у помощника начальника отделения, где можно устроиться на ночлег, а тот вдруг сказал ему:

— Выходите на улицу. Только что на вечерней поверке взбунтовались две роты учебно-минного отряда. Матросы на лестнице сбили с ног дежурного офицера и затоптали его. Сейчас они расхватывают винтовки. Надо быть готовыми ко всему, потому что взбунтовался и Первый пехотный полк. Это, конечно, не без сговора, так как солдаты идут с оркестром к казармам учебно-минного отряда.

— Значит, пора? — спросил Аверкин.

— Немножко повременим. Пусть выяснится, как поведут себя новобранцы.

Аверкин вышел на улицу. На углу стояли его сообщники, переодетые в матросскую форму. Они курили и вслушивались в явственно разносившуюся в морозном воздухе «Марсельезу».

— Это оркестр крепостного полка, — сказал один из агентов. — Идут к Первому Балтийскому экипажу.

— Может, пора уже? — спросил другой.

— Подождем. Лучше сходи разнюхай, как там… кто возьмет верх.

Отослав агента, Аверкин остался на улице. Он прислонился к фонарному столбу и продолжал вслушиваться.

Музыка оборвалась так же неожиданно, как и возникла. На какое-то время в Кронштадте все затихло. Потом послышались глухие удары по железу, гомон многих голосов и разрозненные выстрелы…

«Началось», — решил Аверкин. Он ждал частых залпов, но вместо стрельбы вдруг донеслось далекое «ура».

«И новобранцы не спасли», — догадался сыщик. Он махнул рукой своим сообщникам, чтобы те готовились к поджогу.

Вернувшийся из казарм Балтийского экипажа запыхавшийся агент рассказал:

— Все к чертям!.. Новобранцам еще патроны

раздавали, когда матросы ворота выломали… Офицеры принялись стрелять из окон канцелярии, но тут выбежали во двор штрафники из переходной роты и давай кричать: «Мы с вами!» Все пошло кувырком…

Слушая агента, Аверкин заметил, как из здания, словно с тонущего корабля, выбегали на улицу сотрудники охранки и скрывались во мгле.

Сыщик засунул два пальца в рот и, свистнув, со злобным озорством крикнул:

— Круши!.. Подпаливай крысиное гнездо!

— Бей, не жалей! — подхватил его крик стоявший рядом агент и запустил камнем в окно.

Стекла со звоном посыпались на панель. Переодетые во флотскую форму агенты начали разбивать о каменные стены бутылки с горючим. Ругаясь, они поджигали паклю и втыкали ее в отдушины. Вскоре заплясали, запрыгали яркие языки огня… И все здание запылало огромным костром.

Убедясь, что такого пожара никто уже не загасит, Аверкин поглубже нахлобучил шапку на глаза и пошел к Петровскому парку.

К гавани, к вмерзшим в лед кораблям, направлялись восставшие. С ними шли уже два духовых оркестра. Гулко грохотали барабаны.

Моряки, услышав в столь поздний час «Марсельезу», с криками «ура» покидали палубы тральщиков, миноносцев, крейсеров. Одни выбегали на пирсы, а другие прямо по льду устремлялись к берегу.

У Петровского парка произошло небывалое: солдаты и матросы, обычно враждовавшие между собой в дни увольнений, обнимались, поздравляли друг друга со свободой. Сюда же стали сбегаться и рабочие Пароходного завода.

— Пошли в манеж! — зычным голосом предложил человек в кожаной тужурке. — На митинг!

— На митинг! — подхватили матросы.