Завтра будет поздно

— Прежде в России не было столько разных партий, — сказал редкозубый каптенармус с нашивками фельдфебеля. — И всегда побеждали. А теперь беда — митингуем только. Всякие партии — это, по-моему, работа немцев для подрыва государства. Где это видано, чтобы во время войны ходили какие-то личности и кричали: «Долой войну!» Да их, предателей, повесить мало!

— А почему их непременно вешать нужно? — вмешался в разговор Алешин. — А может, лучше войну кончать?

— Как это кончать? — возмутился каптенармус. — А наши обещания союзникам?

— Какие такие обещания? — вступил в разговор Рыбасов. — Солдаты их не давали. Разве только те, кто в каптерках околачивается. Им, видно, за войну, как и буржуям, кое-что перепало…

Эти слова вызвали дружный смех в купе.

— Так вы и деритесь, а мы погодим, — добавил пулеметчик.

— Зачем им драться? Обворовывать легче, — вставил солдат с забинтованной головой.

Каптенармус, видя неприязненное отношение к себе, умолк и отвернулся к окну. Вместо него заговорил вольноопределяющийся в металлических очках, походивший на сельского учителя.

— Будем рассуждать последовательно и без личных оскорблений, — сказал он. — Предположим, что все русские в один день взяли бы покинули окопы и вернулись домой. Что б это нам принесло? А вот что: немцы захватили бы лучшие земли и сели бы русскому мужику на шею.

— А зачем же так? — не сдавался Рыбасов. — Нам с простым немецким солдатом, который из крестьян или там из мастеровых, делить нечего. Мы с ним и сейчас через колючую проволоку мирно разговариваем.

— Но ведь солдатские переговоры никакого значения не имеют.

— Как не имеют? Солдат самая большая сила на войне. Если мы предложим немцу: давай-ка перестанем друг в дружку стрелять да власть захватим — так и войне конец.

— Н-да-а! — произнес вольноопределяющийся, удивляясь смелости солдатских рассуждений.

Алешин, заметив в проходе долговязого интенданта, прислушивавшегося к разговорам, шепнул Рыбасову, чтобы тот был поосторожней, но солдат отмахнулся:

— Плевал я на легавых. Вот и Ленин так же говорит о войне. Желаете почитать?

Он вытащил из мешка несколько газет с речью Ленина и стал раздавать солдатам. Подозрительный интендант исчез, но на первой же остановке привел в купе офицера, носившего комендантскую повязку на рукаве.

— Вон те, — показал интендант на Алешина и Рыбасова.

— Ваши документы! — потребовал комендант.

Солдаты показали свои командировки. Комендант, не глядя на бумаги, сунул их в карман и предложил:

— Пойдемте!

— Куда это? Здесь не наша остановка, — возразил Рыбасов.

— Без разговоров! — прикрикнул на них офицер. — Подчиняйся, когда приказывают.

— Что они такое сделали?.. За что забираете?.. — запротестовали солдаты, сидевшие внизу.

— Они агенты немецкие! — сказал интендант. — С листовками на фронт пробираются.

— Чего? Какой я такой агент? — Рыбасов спрыгнул вниз и, приблизясь к коменданту, потребовал: — Чего прячешь командировочные? Читай при всех, что там написано.

Другие солдаты тоже повскакали с мест. Комендант, видя, что фронтовики его не выпустят из вагона, вынужден был вслух прочесть командировочные. В них ясно говорилось, что командируемые едут в столицу по решению солдатского митинга.

— Понял, чьи мы агенты?! — сжимая кулаки, сказал Рыбасов. — Это у вас тут в тылу шпик на шпике, а мы в окопах страдаем.

Офицеру пришлось отдать документы их владельцам, но, уходя, он все же пригрозил:

— Не на этой станции, так на другой снимут.

С ним ушел из вагона и долговязый интендант, он побоялся остаться с солдатами.

К вечеру Алешин, Рыбасов и Кедрин доехали до узловой станции, где им нужно было пересесть на другой поезд.

Вокзал был переполнен. Где устроиться? Солдаты вышли на улицу и, отыскав у палисадника свободную скамейку, сбросили вещевые мешки.

Кедрин, отвязав котелок, пошел за кипятком, а Рыбасов и Алешин стали вытаскивать из мешков сухари, воблу, сахар и раскладывать на газете.

— А тот, мокрогубый, однако, вместе с нами вышел, — сообщил Кедрин, вернувшийся с дымящимся котелком. — Около комендатуры трется.

— Шут с ним, — сказал Рыбасов, решивший, что интендант больше не посмеет к ним приставать.

Фронтовики, размочив сухари и размягчив о края скамейки сухие воблины, принялись ужинать. Но не успели они сделать и несколько глотков, как их окружили солдаты комендантского взвода, обыскали и отвели в комендатуру.

Низкорослый комендант, носивший пенсне, просмотрев газеты и листовки, вытащенные из солдатских мешков, прищелкнул языком и сказал:

— Э-э, тут дело военно-полевым судом пахнет! Придется вам в тюрьму прогуляться.

С Алешина, Рыбасова и Кедрина сняли поясные ремни и под конвоем повели в другой конец города.

Прифронтовая тюрьма была переполнена. Арестованных солдат посадили в камеру, в которой уже находилось четырнадцать человек. Здесь сидели дезертиры, снятые с поездов, двое часовых, продавших железнодорожникам ведро подсолнечного масла из охраняемой цистерны, и солдаты, неизвестно за что схваченные.