— Сейчас, сейчас, милые, — засуетилась старуха. Она затопила плиту и пошла наверх за чайником.
Солдаты развязали вещевые мешки и выложили на стол селедки, консервы, крупу, хлеб.
Катя в этот день пришла с работы рано. Столкнувшись на лестнице с матерью, у которой по-молодому светились глаза и необыкновенным румянцем пылало лицо, девушка поняла, что в доме радость.
— Отец приехал, да?
— Здесь, — ответила мать. — Иду хоть пивца достать.
Катя хотела немедля спуститься к отцу, но мать остановила ее:
— Не ходи, намучились в. дороге и теперь спят.
Пока мать ходила за пивом, Катины тетки успели высушить и выгладить солдатские штаны и гимнастерки.
Кате не терпелось скорей увидеть отца. Она тайком спустилась в подвал и, пройдя в кухню, постучала в дверь. Из бабушкиной комнаты вышел отец. Лицо его было в мыльной пене, он, видно, брился.
— Вам кого? — не узнавая ее, спросил отец. Но, вглядевшись, вдруг раскинул руки и воскликнул: — Катюшка!
Он обнял ее, поцеловал и, распахнув дверь, сказал товарищам:
— Смотрите, какая у меня дочь красавица!
За стол Катя села рядом с отцом. Дмитрий Андреевич почти не изменился за эти годы, только немного волосы поредели, чуть посеребрились виски, и глаза как бы стали темней и глубже. Девушка тайком погладила шершавую руку отца и негромко спросила:
— Ты надолго к нам?
— Нет, дня на два, на три, — ответил он. — Мне бы Гурьянова поскорей увидеть. Жив он?
— Жив, и тетя Феня из ссылки вернулась.
Товарищи отца были уже немолодыми людьми. Пулеметчику Рыбасову шел сороковой год, он то и дело вспоминал свою Феклушу и четверых ребятишек, оставленных в сибирской деревне. А бородатый разведчик Кедрин оказался неразговорчивым. Он отвечал односложно: «эге», «так», «нет», а если фраза была длинной, то обязательно прибавлял слово «однако».
Выпив по стопке водки, солдаты ели густой краснозолотистый борщ и нахваливали бабушку.
Катина мать подливала им в тарелки и приговаривала:
— Кушайте, кушайте на здоровье!
После ужина Рыбасов и Кедрин надумали посмотреть город. Отец решил, что в первую очередь им нужно увидеть недавнее жилище царя — Зимний дворец.
Чтобы не расставаться с отцом, Катя увязалась за солдатами. В трамвае они доехали до Невы и, перебравшись на другую сторону, по Миллионной улице вышли на Дворцовую площадь.
Огромный дворец сиял сотнями зеркальных окон.
— Ну и домина! — воскликнул Рыбасов. — А кто же теперь в нем живет?
— Говорят, министр-председатель сюда перебраться хочет, — ответила Катя.
— Однако, подходящую хоромину выбрал! — отметил Кедрин.
От Дворцовой площади начинался Невский проспект. Здесь было шумно и людно. Панели занимала разодетая фланирующая публика. Солдат то обдавало запахом дорогих духов и пудры, то винным перегаром, то чадом ресторанных кухонь, от которого першило в горле. И всюду, куда ни падал их взгляд, они видели хлыщеватых, напомаженных и откормленных офицеров в хромовых сапогах, отутюженных галифе и ловко сшитых френчах.
Фронтовиков раздражал беспечный смех, доносившийся со всех сторон. Смеялись пышно разодетые женщины, усаживаясь с офицерами в открытый автомобиль; хихикали девицы, оглядываясь на юнкеров; гоготали извозчики, потешаясь над пьяной проституткой. Смех то возникал на мостовых, то переносился на панели, то вырывался из пивных подвалов и грохотал снизу, как из бочки, то вместе с музыкой доносился из открытых окон увеселительных заведений. Слишком много смеха в дни войны.
— Тошно смотреть на эту шушеру, — сказал Рыбасов.
У Фонтанки они свернули влево и пошли по набережной. Катя с отцом шагали впереди, а сибиряки, закурив трубки, — позади.
Дмитрий Андреевич, обняв дочь за плечи, сказал:
— Ну, рассказывай, как жила без меня?
Катя заговорила о том, о чем не могла написать в письмах. Отец слушал ее внимательно, он лишь изредка задавал вопросы либо покачивал головой и вздыхал. Правда, за годы разлуки Катя несколько отвыкла от него, но с ним было легче делиться мыслями, чем с матерью, — отец понимал ее лучше.
— А какие друзья у тебя? — спросил он.
Катя рассказала о Наташе, о тете Фене, но о Васе почему-то умолчала. И отец это почувствовал.
— Ну, а кавалер… или, как вы теперь называете, друг, что ли… есть у тебя?
— Как тебе объяснить… мне нравится один парень, но мы редко с ним видимся.
— А кто он такой?
— Работает на Путиловце в кузнице, живет за Нарвской заставой.
— Н-да-а, далековато ходить! Познакомишь?
— Обязательно, если увидимся. Только ты не смей ни о чем таком с ним говорить.
— Ни слова, — пообещал Дмитрий Андреевич.
На апрельской конференции Каменев и его сторонники услышали мнение партии. Большевики, съехавшиеся со всей России, одобрили программу действий, предложенную Лениным, и проголосовали за нее.
Возглавив Центральный Комитет, Владимир Ильич не имел ни минуты свободного времени. Надежда Константиновна не знала, где он бывает, когда обедает и ужинает. Впрочем, она и сама, уйдя утром в особняк Кшесинской, допоздна пропадала в секретариате ЦК.