Завтра будет вчера

А у нее по бледным губам улыбка расползается, и в глазах слезы дрожат, и она за шею меня обнимает, осыпая мое лицо короткими поцелуями, а потом так внимательно в глаза смотрит, обхватывая мое лицо ладонями:

— Ничего, Капралов, ничего особенного. Слабость. При беременности такое случается.

Сильнее к себе прижимаю, до хруста, и в груди все разрывается от дикого желания громко заорать, но я будто онемел и в глаза ей смотрю.

— А ты вообще-то встал с коляски и стоишь без костылей. И еще — я никуда не уйду, Артем.

— Ты думала, я тебя отпущу? — очень хрипло, едва узнавая свой голос.

— Только попробуй.

Тогда я впервые просил у нее прощения. Целовал всю от кончиков пальцев до кончиков волос и умолял меня простить. Мне это было нужно услышать. Что она прощает. Обязательно, очень нужно, чтобы простить себя самому. Вот эти слова, от которых сердце бешено колотится о ребра и кажется, что рождаешься заново.

"Я давно тебя простила, Артем. Это ты… ты себя прости и отпусти нас. Не держи нас во вчера. Я "завтра" хочу. С тобой. Понимаешь? Завтра, послезавтра и навсегда. "Никогда" у нас уже было… я "навсегда" хочу. Обещаешь мне "навсегда"?

— Обещаю. Только навсегда и никак иначе".

С того дня я понемногу начал ходить. Артур вытаскивал меня на улицу, и мы играли с ним в футбол. Правда, играл он один. Я стоял на воротах и часто пропускал мяч, за что мне приходилось везти его в Макдональдс. Хитрый малый мало того, что выигрывал у меня, так еще и получал то, что хочет. Впрочем, кого-то мне это напоминало. Кто-то тоже не любил проигрывать никогда и ни за что.

Мать Нари переехала к нам, когда ее дочь была уже на седьмом месяце. Пожалуй, для нас для всех этот момент стал самым сложным. Но мы с Мышкой упорно старались преодолеть все препятствия. Через какое-то время я начал разговаривать с тещей, а точнее, она со мной. Это походило на мое выздоровление. Так же медленно, неуверенно с одним шагом вперед и тремя назад, но все же у нас получалось. Нас очень сильно сближал Артур и сама Нари.

Мы с Мышкой о прошлом старались не говорить и не думать. Мы похоронили его вместе с нашими мертвецами и носили им цветы. Мы больше не разделяли эту боль на две части. Она стала общей. Нашей болью. Каждый знал свою вину и ту цену, которую мы все заплатили за нее. За ненависть иногда платят жизнью, не своей… а жизнью близких и любимых людей.

В начале лета Нари родила мне второго сына… Мы назвали его Антоном. Моя Мышка так захотела.