Завтра будет вчера

Меня швыряет во фрагменты прошлого, в непонятный, уродливо-бессвязный бред… но я уже сознательно начал реагировать на ее голос. Все чаще и чаще выныривал на поверхность, чтобы ее увидеть. Выдирал руки с веревок, разбрасывал ледяными пальцами комья земли, карабкался по скользким стенам и снова падал вниз под дьявольский хохот того, второго меня, который толкал обратно лопатой на дно… а я упрямо лез наверх, и тот "я" начинал все чаще исчезать. Нееет, меня не тянуло к свету, вокруг меня по-прежнему было темно. Я тянулся к ее голосу.

Еще не понимал, бред ли это, или вижу сквозь туман, на самом деле вижу огромные темные глаза, наполненные слезами, черные волны волос и дрожащие губы. До меня запах пахлавы и конфет доносится. Ее запах. И я больше не хочу возвращаться обратно в могилу. Я к ней хочу.

Потом Мышка мне рассказывала, что прежде чем я впервые осознанно посмотрел на нее, прошло больше двух месяцев. К тому моменту я уже перенес несколько серьезных операций и несколько раз возвращался с того света на удивление реаниматологов. Врач говорил, что это, скорее, чудо, чем закономерность в моем случае, а я считаю, что это она насильно меня вытягивала с той могилы. Вот этими своими хрупкими тонкими руками брала за шиворот и тащила наверх к себе. Не давала уйти. Заставляла бороться.

Первое время я не разговаривал, даже моргнуть не мог или повернуть голову, а только рассматривал ее. Жадно пожирая взглядом, впитывая черты осунувшегося бледного лица и эту сумасшедшую улыбку на пересохших губах, когда замечала мои открытые глаза, и я не верил… не верил, что она сидит вот так, здесь со мной. Что там на дне ее глаз больше нет всепоглощающей ненависти… Как давно я не видел ее взгляд именно таким. Как когда-то в нашем "вчера", где она звонко смеялась, когда я подхватывал ее на руки и сильно кружил, пока самого не начинало тошнить.

"Я твой персональный Ииисус, Мышка-а-а-а. Слышишь? Я тво-о-о-о-ой"

Но в ее глазах есть боль. Много отчаянной боли, и я хочу сказать, чтоб уходила. Что я не хочу больше для нее боли. Не хочу, чтоб она из-за меня страдала.

И не могу… потому что я больше не могу ее отпускать. Не могу и не хочу. Я все еще не верю, что это не бред… не верю, что мне не кажется. Наверное, это снова издевательская насмешка моего сознания, и скоро я снова буду лежать на дне своей вонючей ямы. Но разве могут быть иллюзией горячие слезы, поцелуи, которыми касается моего лица, моих рук… и запах. Этот невероятный, умопомрачительный запах счастья, смешанный с едкой вонью лекарств и больницы. И именно это сочетание заставляло верить, что я все же жив.

Врач говорил ей, что я вряд ли что-то соображаю. Что этот этап будет совсем не скоро, но наблюдается явный прогресс. Вот же болван. Я не просто соображаю, я даже анализирую настроение Нари по выражению ее лица, по интонации голоса, по взмаху ресниц и повороту головы. Внимательно слушаю, как она говорит с кем-то по телефону на своем языке, или смотрю, как читает книгу, свернувшись калачиком в кресле. Я чувствую ее даже с закрытыми глазами, когда боль опять швыряет меня во тьму… Но в темноте все же не так жутко, как под землей.

Врачи говорили ей, что ее присутствие в больнице почти круглосуточно совершенно бесполезно. Что мое состояние тяжелое, но, по крайней мере, стабильное и ухудшений пока не предвидится. Она может уехать… Наверное, в этот момент во мне очнулся сумасшедший эгоист. Безумец, который испугался ее отпустить и снова вернуться в могилу. Хотелось заорать, но я не мог. Даже звук издать. Она тогда склонилась ко мне, осторожно касаясь кончиками пальцев моей щеки. Бл**ь. Ради этого стоило карабкаться из могилы тысячу раз.

— Я уеду ненадолго в Армению. На несколько дней. Мы решили полностью перебраться сюда, и мама отдает ту квартиру. Ту самую по соседству с Петросом. Ты у него был. — она всегда со мной говорила так, как если бы я был в полном сознании и мог бы ей ответить, — у них родился еще один внук, и стало тесно жить всем вместе. Мы оформляем на них всех документы. Петрос столько нам помогал — это самое малое, что я могу для него сделать, он и от этого отказывается. Пришлось хитрить. Ты ж знаешь, Капралов, хитрить я умею.

О дааа, я прекрасно это знал. Особенно, если ей что-то было нужно. Маленькая ведьма шла на любые уловки и в итоге добивалась своего.

— Я съезжу ненадолго и быстро вернусь. Я буду ужасно скучать по тебе все эти дни. Ужасно. Ты даже не представляешь, как сильно я буду скучать.