Завтрашний ветер

— Когда-то, приехав в Париж, я пытался найти

характеры, похожие на Атоса, Портоса, Арамиса,

д'Артаньяна, и не нашел их к своему глубокому ра-

зочарованию. Может быть, мне просто не повезло?

А может быть,, эти характеры были всего лишь ро-

мантизированы автором?

Турнье не обиделся на мой «подвох».

— Конечно, были романтизированы. Но не надо

забывать и другого. После трагедии французской ре-

волюции, лет 150 назад, начали процветать не уни-

кальные характеры, а буржуа. Однако это не озна-

чает, что вся Франция только из них и состоит. Ха-

рактеры все-таки не исчезли. Когда мы заседаем в

Гонкуровской академии, нас десять человек, и у каж-

дого свое лицо. Надо сказать еще и о том, что ни

один из людей не существует сам по себе, отдельно

от взаимоотношений с другими людьми. Все мы рас-

крываемся только во взаимосцеплении друг с другом.

Писатель еще раскрывается во взаимоотношениях с

бумагой, со своими собственными героями. Именно

таковы лучшие, на мой взгляд, сегодняшние прозаи-

ки — Маргерит Юрсенар, Альбер Коан, Жан Мари

Ле Клезио, Патрик Модиано.

— Правда ли. что вы единственный во Франции

серьезный автор бестселлеров?

— Не совсем... Самый серьезный «бестселлерный»

писатель — Эрве Вазен. Обычно его романы прода-

ются по 400—500 тысяч экземпляров, а это для серь-

езной французской литературы — рекорд. У меня в

среднем продается по 150 тысяч экземпляров, что

тоже много на сегодняшнем фоне. Исключение —

«Пятница». Кажется, было распродано 400 тысяч.

— Когда-то Франция была центром мировой ли-

тературы. Как вы думаете, не утрачивается ли се-

годня ее былой литературный престиж? — осторож-

но спросил я.

По он ответил сразу:

— Возможно... Потом была Россия Толстого,

Достоевского, Чехова... Сейчас, я думаю, центр ми-

ровой литературы — это Латинская Америка. По-

мимо Маркеса, там много крупных писателей. Но

по образованию я германист и поэтому лучше все-

го знаю немецкую литературу, особенно философию.

Я когда-то изучал немецкую философию: Гегели,

Фихте, Канта, Шеллинга, Хайдеггера. Думаю, что

девять десятых философии Сартра почерпнуто имен-

но из немецкой философии.

— Можете ли вы вспомнить какую-нибудь фра-

зу, в которой афористически была бы выражена вся

суть его философии?

— Нелегкая задача, — поправил очки Турнье. —

Впрочем, попробую... Ну, скажем, вот эта: «Чело-

век есть не то, что он есть, а то, что он делает».

— Мне эта фраза кажется очевидной, не требу-

ющей доказательств.

— Правда иногда тоже бывает очевидной, но ее

все-таки приходится доказывать... Сартр никогда не

хотел казаться «святым», в отличие от многих по-

средственных писателей, но в чем-то он был святым.

От Нобелевской премии отказался искренне, а не из

тактических соображений. Не получал полной суммы

гонораров, а только определенную скромную ежеме-

сячную сумму из кассы издательства. Он хотел чув-

ствовать себя в положении служащего, получающе-

го обыкновенную зарплату.

...Я вернулся в свое парижское пристанище,

включил телевизор и стал смотреть продолжение

дискуссии двух кандидатов. Дискуссия впрямую не

касалась проблем духовности, а была всецело по-

священа насущным социальным проблемам — без-

работице, заработной плате, социальному обеспече-

нию, ценам на продукты и товары потребления. Но

ведь между развитием духовным и экономическим

есть прямая взаимосвязь, и если такая связь нару-

шается, то плохо и духу, и экономике. Признаюсь,

в дискуссии мне недоставало чего-то поднимаю-

щегося над прагматикой. Но многих зрителей, сидев-

ших в эти минуты у телевизоров, волновали прежде

всего эти острые вопросы жизни, и можно ли было

в этом кого-нибудь обвинить?

Улицы вечернего Парижа, вопреки моим ожида-

ниям, отнюдь не пустовали во время такой важной

для всей нации дискуссии. Некоторых эта дискуссия,

видимо, не слишком интересовала. Люди сидели в

кафе, барах, и молодые парочки гуляли в обнимку

по улицам вечного города, и клошары посасывали из

горлышек бутылок винцо, привалившись к решет-

кам какого-нибудь ювелирного магазина. А турист-

ский Париж жил жизнью, совсем далекой от мыс-

лей Мишеля Турнье, от моих мыслей, от мыслей

этих французов, сидевших у экранов телевизоров.

И в кабаре «Шехерезада», описанном Эрихом Мария

Ремарком в «Триумфальной арке», подгулявший те-

хасский скотопромышленник бил хрустальные рюмки,

изображая из себя русского купца из американских

«клюквенных» фильмов.

2

Я всегда любил и люблю кино. Одно из самых

главных удобств кинотеатра — то, что из него легче

удрать, чем из театра, если смотреть уже невмоготу.

Я посмотрел в Париже около двадцати филь-

мов — половину их до половины. Диагноз был ясен

уже в самом начале. Больше всего мне понравил-

ся фильм Феллини «Город женщин», на съемках

которого я два года назад присутствовал в Чинечит-

та в Риме. Мой небольшой киноопыт во «Взлете»

заставил меня взглянуть на феллиниевские съемки

совсем другими, если еще не профессиональными,

то уже не любительскими глазами.

Меня поразил организационный хаос, царивший

на съемках, сделавший их сразу родными, мосфиль-

мовскими. Когда Феллини привела в раздражение

какая-то ненужная ему верхняя лампа и ее никак не

могли выключить, а начали прикрывать какой-то