Здесь, в темноте

Я никогда всерьез не думала, что Жюстин может быть замешана. И ничто в этом звонке не убедило меня в обратном. Остаются Дестайн и Чарли. Дестайн обладает врожденной жестокостью и отстраненностью для подобного. И он, должно быть, когда-то обучался слежке. Но я встретила его случайно. Потому что я вышла пообедать, что делаю достаточно редко, и нашла Винни Мендосу. Тело, по крайней мере, было настоящим. Так говорилось в криминальной хронике, так сказала бармен из Джиггера. Никто не мог подбросить его или запланировать, что я найду его, что Дестайн будет на смене именно в этот момент. Что оставляет Дестайна вне подозрений.

Чарли. Мой дорогой Чарли. Человек, который, казалось, не умел хитрить, замышлять или притворяться. Я запланировала интервью о «зимних эффектах» спустя несколько недель после встречи с Дэвидом Адлером. Но Чарли работает в театре. Нам нравятся одни и те же драматурги-экспериментаторы. А это значит, что он мог найти подход ко мне несколькими способами. И насколько я помню, я запланировала интервью только потому, что Jack Frost прислали мне пресс-релиз, анонсирующий их новую линейку сценических эффектов. Несколько пресс-релизов. Так Чарли познакомился со мной. А потом, когда я не захотела сводить его в тот вечер на спектакль, он снова нашел меня на блошином рынке. Он подумал, что я отвезу его домой, что он сможет оставить камеру в моей комнате, вероятно, пока я была в ванной, смывая его с своих бедер. Чарли. Мужчина, который, как я верила, видел во мне что-то вроде девушки, которой я когда-то была. Я так легко вспоминаю те первые мгновения с ним – его улыбку, мягкий рокот его голоса, его аромат, цитрусовый и сладкий. И то, что произошло позже, то, что увидела камера: его щека прижалась к моей, наши ноги переплелись, его губы произносили мое имя, когда он сжимал простыню в кулаке. Он берет трубку после первого же гудка. За его приветствием я слышу визг электрогитар и громкий разговор.

– Чарли, – начинаю я, все еще находясь в уединении под навесом, пораженная тем, что мой рот может произносить слова, – мне нужно тебя увидеть.

– Привет! Ух ты. И да, с Новым годом! У меня дома несколько парней из студии… Да ладно тебе, Коринн! Ну хорошо: несколько парней и одна девушка – и мы только что заказали пиццу. Хочешь зайти, потусоваться?

Интересно, помогал ли кто-нибудь из этих друзей установить наблюдение?

– Чарли. Мне нужно поговорить с тобой. Наедине. Дело серьезное.

– Правда? Ладно. Что происходит?

– Встреться со мной. Парк Томпкинс-сквер. Рядом с фонтаном Трезвости. – Я взвинчена, да, но все еще способна к иронии. И он, должно быть, слышит иней в моем голосе, потому что не протестует.

– Ну… ладно. Дай мне десять минут.

Мое тело идет, мои ноги едва касаются тротуара, сначала в винный магазин за еще одной бутылкой, и затем внезапно, не зная как именно, я оказываюсь на углу парка. Может быть, мне следует испугаться. Здесь. Ночью. Одна. Теперь я точно знаю, что кто-то действительно наблюдал за мной. Но я перестала бояться. То, что я чувствую сейчас, хуже, чем страх, дикая паника, которая охватывает меня с такой силой, что мне кажется, я вот-вот разобьюсь вдребезги. Направляясь к фонтану, обходя дерево, под которым я нашла тело Винни Мендосы, я пытаюсь подготовить речь для Чарли. Но мой рот больше не создан для слов. Я хочу превратиться в волка. Выть, выть и выть.

Фонтан расположен под неоклассическим навесом, подпираемым четырьмя дорическими колоннами. Каждая сторона олицетворяет разные добродетели: Веру, Надежду, Милосердие, Воздержание. Худшая женская группа за всю историю. Когда я оборачиваюсь, прислоняясь спиной к колонне, я вижу Чарли, приближающегося своей длинноногой походкой, руки засунуты в карманы джинсов, только потертый свитер защищает его от мороза. Он тянется поцеловать меня в щеку, но я отстраняюсь, подыскивая нужные слова.

– Привет, Вив, – здоровается он. – Что случилось? Ты… это… Вив, ты беременна? Потому что я знаю, что мы не всегда предохранялись, и я подумал, что ты принимаешь таблетки. Но это было глупо. Я должен был спросить. И, конечно, я поддержу тебя. Какой бы выбор ты ни сделала.

Я никогда не видела сценария, который мог бы так быстро перейти от трагедии к комедии. Шок заставляет меня заговорить.

– Нет, – отвечаю я. – Я не беременна. И если бы у меня внутри был твой ребенок, я бы вырвала его первой же ржавой вешалкой для одежды, которую смогла бы найти. Поэтому, прежде чем я пойду в полицию и сообщу о преследовании, незаконной записи и бог знает о чем еще, у меня к тебе несколько вопросов, если ты не возражаешь.

Наконец-то подействовала таблетка, и, хотя слова резкие, голос, произносящий их, пустой, почти монотонный, более ледяной, чем слякоть под ногами.

– Но, Вив… – произносит он, протягивая ко мне руку.