Здесь, в темноте

– На ней были какие-то вирусы, но сейчас она безопасна, по крайней мере, должна быть. Пароль – Вивиан. Просто щелкай правой кнопкой мыши по файлам, пока не наткнешься на видео. Я не хочу смотреть. – Я отворачиваюсь и закрываю глаза, позволяя лоразепаму приглушить лязг радиатора, резкий шорох автомобильных колес по улице, клик-клик-клик-клик мыши в руке Чарли.

– Хорошо, – говорит он. – Нашел. Качество тут, конечно…

– Ага, – отвечаю я, – свет был выключен. Ну что, можешь сказать, где стоит камера?

– Ну, сбоку от кровати, у тебя там тумбочка, верно? Или…

Затем его слова улетучиваются. Я поворачиваюсь к нему, к экрану. Я вижу себя там, обнаженную, уткнувшуюся лицом в подушку, но мужчина, нависающий надо мной, чьи пальцы запутались в моих волосах, – не Чарли. Дестайн.

Я беру у него мышку и щелкаю, чтобы закрыть окно, чувствуя, как он вздрагивает, когда мои пальцы касаются его. Он хотел бы, чтобы я умоляла, или плакала, или настаивала, что все это было ужасной ошибкой. Но я не могу.

– Извини, – говорю я, – я не знала, что оно там есть.

– Кто это? – спрашивает он. – Бывший или что-то в этом роде?

Я смотрю на него. Его губы сжаты так крепко, что кажется, будто он чревовещатель, но без куклы.

– Друг, – выдавливаю я.

– Ага, – вздыхает он, тяжело сглатывая. – Выглядит довольно дружелюбным. Я заметил дату на том видео. Это после того, как мы начали спать вместе. Ты когда-нибудь собиралась мне сказать?

– Чарли, – говорю я, – ты мне нравишься. Но я не твоя девушка.

– Его?

Я думаю о руке Дестайна на моем лице. Холодный жар, который я все еще ощущаю у себя между ног.

– Нет, – возражаю я. – Не его. Ничья.

Он отодвигает стул и встает.

– Может быть, он записал тебя.

– Нет, Чарли. Он не мог этого сделать. Время не сходится.

– Хорошо. – Теперь он улыбается, но теплота исчезла. – С меня хватит, Вив. Я понимаю, что ты немного чокнутая, но я подумал, что смогу с этим справиться. Типа, я тоже занимаюсь искусством. Я знаю много чокнутых людей. Но видеть это. Что он делал с тобой. Как сильно тебе это нравилось. Я устал ждать, когда ты поймешь, что я на самом деле действительно хороший парень.

– Я знаю, что ты хороший. Лучше, чем хороший. Ты, наверное, мог бы носить нимб, если бы он сочетался с твоими рабочими ботинками. Но, Чарли, я не хочу хорошего. Никогда не хотела.

– Я понимаю, – говорит он. – Просто подумал, что, может быть, ты захочешь меня.

Я хотела. Я хочу.

– Прости, Чарли, – взвываю я.

Но он уже ушел.

* * *

Я боюсь возвращаться в свою квартиру, пока не узнаю, где находится камера. Поэтому я заставляю себя вернуться к файлам, щелкая до тех пор, пока не нахожу видео. Первое, на которое случайно наткнулся Диего, и несколько мгновений все, что я могу видеть, – это лицо Чарли, то, как его волосы, кажется, светятся рыжим и золотым даже в серой гамме, как они похожи на солнечный свет.

Я закрываю глаза, а когда открываю их, то сосредотачиваюсь на ракурсах. Камера направлена на правую сторону кровати. Но Чарли ошибается. Там нет тумбочки. Тумбочка напротив. Я пытаюсь представить себе эту часть комнаты, но там ничего нет – только старый плакат с изображением переосмысления Миддлтона и Роули. Больше ничего, кроме радиатора.

И окна.

Окно. Я держу его открытым всю зиму, чтобы было не так жарко из-за отопления. Камера находится в окне.

Неожиданно управляющий кафе оказывается позади меня, его лицо пунцовое, голова трясется.

– Никакого порно! – возмущается он. – Что я говорил? Никакого порно!

Я могла бы сказать ему, что это не порнография, что это искусство, что это театр, что это материальные доказательства и документальные подтверждения того, что кто-то пытается разрушить мою жизнь лучше, быстрее и основательнее, чем я когда-либо смогла сама. Но, кажется, проще просто закрыть вкладку и положить флешку обратно в карман пальто.

– Ты не возвращаться, – кричит он, когда я поднимаюсь, чтобы уйти. – Ты уходи. Ты плохая девчонка.

– Я знаю, – соглашаюсь я.

* * *

Вернувшись на улицу, я сворачиваю в забегаловку – пристанище дневных пьяниц, которое соизволило открыться ночью, – и выпиваю водку, как только обхватываю стакан пальцами. Затем следует еще одна порция, которую я переношу на стол в самом темном углу бара, и пью медленнее. Несмотря на то, что я так онемела от лоразепама, что мне грозит обморожение, я не хочу подниматься в свою квартиру одна.

Поэтому я звоню Дестайну. И даже после всего ужаса и катастрофы вечера, в его грубом, приглушенном приветствии есть что-то такое, от чего у меня подкашиваются колени.

– Привет, солнышко. Уже поздно. Ты укуталась поплотнее, как хорошая девочка?

– Пол, мне нужна твоя помощь. Я понимаю, это звучит безумно, но кто-то шпионил за мной. Следил за мной. Снимал меня на фото и видео. Они даже установили камеру в моей квартире. Мне нужно ее убрать, но я не хочу возвращаться туда одна. Ты можешь встретиться со мной?

– Сколько ты уже выпила?

– Нисколько. Я ничего не пила.

– Ты в баре, мисс Пэрри. Я слышу музыкальный автомат.