Здесь водится таймень (СИ)

- Спасибо, Нина. Валентине Павловне лучше. И выглядит лучше. Она много гуляет в парке, хорошо кушает. Давление удалось стабилизировать, хотя подозрение на ишемию пока не снимается. Анализы хорошие, - с каждой секундой он приходил в непонятное возбуждение, голос его возвышался, в глазах появился блеск.

- Это же хорошо, - испуганно пролепетала Ниночка

- Хорошо! – громогласно подтвердил Анатолий Иванович и, разлив водку, залихватски вылил ее себе в рот. – Сахар в верхнем пределе нормы, холестерин ниже, чем ожидалось! Что это?

- Салат, - мяукнула Ниночка.

- Салат! - провозгласил Анатолий Иванович. – Отлично!

Он снова засадил стопку.

- Дай-ка мне ложку, девочка. Спасибо. Уммм! – со страшным восхищением замычал он, отправив в рот ложку салата.

- Вам нравится? – ужаснулась Ниночка.

– Отвычный сават! – изо рта Анатолия Ивановича полетели брызги майонеза. – Вы образцовая хозяйка, Ниночка. А у Валентины Павловны рак. Это ясно? Рак!

- Ой! – ответила Ниночка.

- Да. Говорил с лечащим врачом. Налейте мне. За ваше здоровье… Опухоль пока не большая, с грецкий орех, - Анатолий Иванович совместил кончики большого и указательного пальцев. – Такая вот опухоль.

- Господи, господи, - запричитала Ниночка.

- Бога нет! – отрезал Анатолий Иванович. – Говорю вам, как кандидат и прочее. Можно решить оперативным путем, это ясно?

- Чем? – не поняла Ниночка.

- Операцию. Нужно делать о-пе-ра-ци-ю, - по слогам пояснил Анатолий Иванович. – Но! У вас не найдется посуды побольше?

Ниночке стало страшно. Анатолий Иванович сидел ровно, смотрел сквозь стену и походил на злобную цаплю. Его прилизанные волосы развалились на несколько жидких сосулек пепельного цвета, кожа на лице стала зеленоватой, на вялом животе расстегнулась пуговица, и в прореху проглядывала складка. Но страшнее всего были глаза, в которых смешались боль и ненависть. И все это он пытался скрыть пьяной бравадой.

Ниночка вынула из серванта граненый стакан.

- О! – возопил Анатолий Иванович. – Бессмертное творение! Пролетарии всех стран, объединяйтесь!

Он наполнил стакан водкой, приложился к нему, не совладал, закашлялся, тонкими своими пальцами стал совать в рот картошку.

- Значит, надежда есть? – попыталась возобновить разговор Ниночка.

- Надевда умивает пофведней, - убежденно ответил Анатолий Иванович, жуя. – Картошка сыровата… Опухоль опри… опери… операбельна. Но уже дала метастазы, которые опля… опли… ух! Оплели почку. Они уже вокруг почки. Это ясно?

- Ясно.

- Такую операцию не сделают даже в Москве. Надо ее транпра… траспра… Тьфу ты… В Германию надо везти. Или в Израиль. Там такое лечат. У нас пока не лечат… Налейте мне. Ух! Мясо хорошее у вас, с лучком идет. Отлично!

Неожиданно Анатолий Иванович размяк и затих. Он положил голову на левую руку и мутно поглядел на голубой огонек, мерцавший в недрах газовой колонки.

- Германия или Израиль, - произнес он устало.

- Дорого, наверное? - уважительно осведомилась Ниночка.

- Пятьдесят тысяч долларов.

- Мать честная! Где взять ж такие деньжищи?

Анатолий Иванович поставил стакан на стол.

- Это не много, - отозвался он. – Собственно… пф-ф… копейки.

- Ничего себе, копейки! – Ниночка вдруг осмелела. – А когда копейки, так заплатите! Пусть операцию делают в Германии!

Анатолий Иванович посмотрел на нее с сожалением.

- Налей мне еще, девочка, - сказал он.

- Ой! Нету, - испугалась Ниночка. – Хотите, я в круглосуточный сбегаю?

- Если вам не трудно, - вяло согласился Анатолий Иванович.

- Я мигом! – заверила его Ниночка и вышла в прихожую.

Анатолий Иванович слышал, как в подъезде стучат ее каблучки по гранитным ступеням.

- Платить иль не платить, - сказал он пустой бутылке. – Я-то заплачу… заплачу…

По гладкому его лицу побежали две слезинки. Анатолий Иванович взял салфетку, промокнул глаза, высморкался. Повернул бутылку этикеткой к себе и строго ее спросил:

- А как отдавать, ты подумала? Денег у нее нет и не будет. И значит никто никуда не полетит. Это ясно? Никто никуда не полетит…

Ниночка вернулась в сумерках. Анатолий Иванович тихо спал на диване и только изредка постанывал, как будто боялся темноты.

Д А Р

рассказ

В одном столичном департаменте помер один чиновник. Может покушал чего или по иной причине, а только как есть перекинулся, не сходя с рабочего места. Был человек и не стало.

Звали чиновника Александр Иванович Лапкин. Был он тих, скромен и по совести сам не считал себя достойным малейшего внимания. Следует полагать, что именно по этой причине, просидев за казенным столом тридцать лет и три года, оставался в самом ничтожном чине, чуть только превышающем звание уличного бездельника, торгующего людской жалостью на паперти. Талантами, пригодными для построения карьерного благополучия, бог его не отметил, внешностью наградил заурядной, а главное, не дал и малой толики той загадочной сущности, что движет по службе иную бездарность хотя бы при отсутствии у оной бездарности всяких к тому предпосылок.