Здесь водится таймень (СИ)

- Мать ничего, ест. Отец вот… Ну, ступай.

В горнице на столе горела свеча, но бледная тень рассвета уже вползла в дом через оголенные окна, и желтый язычок пламени освещал только салфетку, которой был накрыт завтрак.

Володя включил свет, задул свечу, прошлепал по грубому коврику к сестриной кровати и наугад потормошил смятое одеяло.

- Подъем, тетеря! – скомандовал он. – Праздник проспишь.

Настасья заскулила спросонок, разом села, щурясь поглядела на брата.

- Давай, давай. Не то запишу саботаж, - подбодрил ее Володя.

- Напууууааагал, - протяжно зевнула сестра. – За собой бы приглядел.

- Пригляжу, не бойсь… - он ловко ущипнул сестру за сосок и тут же отскочил.

- Ай! – взвизгнула Настя. – Дурак! Мама!

Завтракали скоро, но хорошо, дружно.

Настя, некрасивая девочка четырнадцати лет, обрядилась в лучшее платье, искусно заплела ленты и мудрено обмотала шею длинной ниткой коралловых бус. Мать была строга, но мила и не ворчлива. Длинные черные волосы она скрутила в большой узел, и он перламутрово переливался в электрическом свете. Володя надел тертый костюм, одолженный у соседки. Штаны мать маленько ушила, пиджак же был велик, сидел кривовато, но выбирать не приходилось.

Подражая отцу, Володя сидел набычившись, ссутулив узкие плечи, и время от времени одаривал женщин суровым взглядом из-под светлых юношеских бровей. Он истово пережевывал теплый хлеб, запивая его водой. Гордость матери была ему приятна и в то же время вызывала свербящее чувство досады.

В конце концов мать не выдержала:

- Совсем взрослый, - умильно сказала она. – Невесту присмотрел что ли?

- Больно надо, - фыркнул Володя и кивнул в сторону Насти. – Вон, на ней женюсь.

Настя показала брату неприличный жест. Мать развеселилась:

- И то! Сладкая выйдет парочка, - вымолвила она.

Настя катала по столу хлебный мякиш, пребывая в какой-то светлой задумчивости.

- Мам, а моих детей тоже распределят? – спросила она.

- Что от мужа, тех обязательно распределят. А первенец от Батюшки, останется при церкви.

- Зачем…?

- Что зачем?

- Зачем Распределение?

- Трудно объяснить, доченька… Поймешь ли…

- Пойму…

- Охо-хо… Как тебе объяснить-то… Родительская любовь человека душит, не дает ему расти. Скверная это любовь, дурная. Она всему в жизни во вред. Пеленают родители свое дитя в ту любовь. Вырастает оно нежным, к жизни негодным… Понимаешь?

Настя кивнула.

- Придет беда на порог, а родители детей прячут, на службу не сдают. Родителям пора на пенсию, а дети бунтуют. Оно может и хорошо было раньше, да очень уж бестолково. На войне не любовь нужна, а злость. Врага нежностями не одолеешь. Вот Володька наш, а? Гляди-ка. На прошлой неделе смутьяна уложил – любо дорого! По ноге, правда, получил… Болит, сынок?

- Ничего, - хмуро отозвался Володя.

Мать одобрительно покивала, Насте же до брата дела не было.

- Сразу заберут?

- Кого?

- Детей.

- А… Да, сразу. Ты их и не увидишь. Родила и гуляй на материнский капитал. Только молоко сдавать не забывай. С этим строго. Детки здоровенькие должны быть, развитые. Как двадцать исполнится, пойдешь на родительские курсы, выучишься, сдашь экзамены. Тогда дадут пятилетку из Детского мира. Воспитывай на здоровье.

- А если не хочу?

- Кто ж заставит, когда не хочешь. Не чувствуешь в себе призвания к родительству, не бери. Детки все у нас ухожены, накормлены, а где воспитаны, то не важно. Главное, чтобы любили родину, почитали старших, чтоб любили Духовного Покровителя, он отец нам и мать, и Опекун. Любишь ли Покровителя? – голос матери возвысился.

- Люблю, - искренне ответила Настя.

- Вот и умница…

- А ты сколько родила?

- Троих… - мать поглядела в окно и нахмурилась. – Где ж отец? Не опоздать бы… Включи-ка телевизор.

По двум каналам шла трансляция всенощной из Верховного Государственного Храма. По третьему выступал Младший Опекун, упитанный мужчина среднего возраста:

-…вовремя уйти на заслуженный отдых. Именно поэтому Общественный Опекунский Совет выступил с инициативой снижения пенсионного возраста до шестидесяти лет, – внушал он внимательному корреспонденту. - Наше начинание нашло горячую поддержку во всех слоях общества, и недаром Государственный Совет Покровителей на первом же Форуме принял соответствующий закон. Сейчас это трудно понять и даже представить, но до Великой Пенсионной Реформы пожилого человека ожидали нищета, забвение, одиночество. Великая Пенсионная Реформа положила конец…

В правом нижнем углу горели циферки 03:22. Мать сокрушенно всплеснула руками, и сразу за окном раздался жалобный стон тормозов. Хлопнула дверь, в горницу вошел отец. Огромный, чернобородый, он сразу заполнил собой всю комнату. Шумно стало вокруг, беспокойно.

- Га! – весело крикнул он с порога. – Заждались, черти?

Дети встали, почтительно опустили головы. Мать вся подалась навстречу мужу, припала к груди, заглянула в глаза. Лицо его было черным, усталым. Пот и дорожная пыль размазаны по лбу и щекам. Правый рукав камуфляжа надорван по шву у плеча, на коленях засохли потеки, кожа на костяшках кулаков сбита. Черные берцы, однако, вычищены.

- Наконец-то, - выдохнула мать, провела рукой по щеке. – Устал…