Здравствуй, комбат!

От дивизионных разведчиков знали — лесистый берег Дона ночью не охраняется, в восемь и одиннадцать часов вечера проходят патрули. Наблюдения подтвердили это. Значит, переплыть реку будет не трудно, долбленка и баркас уже стояли в протоке. Лес тоже не помеха, там обороны нет. Главное будет потом — брать пленного на переднем крае нельзя, много шума, перебьют или утопят на переправе, нужно идти в тыл. Как? Политрук, обговорив все с группой, решил — выходить из леса не в конце клина, где может быть «пробка», а ложбиной между двумя высотами, свернуть вправо не в глубине, а почти сразу за окопами, в кукурузное поле. Противник здесь меньше насторожен, только придется попотеть, метров около трехсот одолевать ползком. Брюкам и гимнастеркам капут, и не протрутся, так за неделю не отстирать, но делать нечего.

В первую ночь Юргин томился сам не зная отчего. Сырая земля щели пахла подвалом, тоскливо сипел на быстром течении в устье протоки полузатопленный лозовый куст, лес напротив был насторожен, словно набитый какой нечистью. Над ним, беззвучно поворачиваясь на незримой вселенской оси, текли в неисчислимости звезды, складывались в причудливые узоры, мигали, словно напряженно, до слез всматривались — что там внизу? Эта бездонность тьмы на земле, без единого огонька, и мерцание неба подавляли своей грандиозностью и непостижимостью, он начинал себе казаться меньше муравья. В Дону порой была крупная рыба, он вздрагивал, спрашивал Мокрусова:

— Не плывет ли кто, а? Слышишь?

— Сом, — лениво со сна пояснял тот. — Или сазан.

— А чего они бултыхаются?

— Покупаться вышли. Мы, когда купаемся, в воду сигаем, а рыба на воздух выскакивает.

— А если разведчики?

— Фриц, говорят, не ходит к нам. Считает, что его сила и так берет.

В третьем часу ночи, совершенно выспавшийся, Мокрусов попросил лейтенанта:

— Разрешите на тот берег сплавать.

— Зачем?

— Огляжусь, послушаю, дорогу присмотрю. Чего тут без толку глаза пялить? Я ж не на лодке, самоходом, только нож возьму на случай. А плаваю я получше щуки, три раза голову над водой подниму — и там. Сами будете глядеть — не заметите, за рыбу сойду.

Предложение было очень соблазнительным, однако политрук не разрешил. Мало ли что, противника до времени настораживать нельзя, капкан может поставить. Юргин машинально оглаживал автомат — на батальон их было всего около десятка, но разведчикам выдали всем, это бодрило и прибавляло уверенности, — допытывался у Мокрусова:

— И чего ты всегда суешься наперед? Медаль, что ли, хочешь отхватить?

— А чего? Не откажусь. Только, опять же, за такой пустяк не дадут. Не найдется.

— Так чего?

— Не знаю… Интересно мне, соображаешь? И не купался я в Дону ни разу, а ночью вода теплая, как молоко.

— Ив такой пришьют.

— Ежели заметят, то пришьют, а как же! Да ведь тут соображать надо… Вот когда немцы на Дон пришли, в первую неделю у них каждую ночь суматоха была, сом круг разведет, сазан ударит, лещ плавится — ракетами светят, из пулеметов шпарят. А наша пехота тоже непуганая была, таращится при этой канители, атаки ждет. И смех, и грех! Теперь же обвыкли все. Ну, вот и плыву я, даже если наплескаю — чего подумают? Подумают — нет, это не Мокрусов, он в окопе носом свистит, это рыба. Сообразил?

После разговора с Мокрусовым у Юргина всегда бывало легче на душе — оно и правда, если разобраться, то и не так все страшно. Утром последнего дня перед выходом Мокрусов сказал:

— Солнце как из простокваши вылезло, комар в траве сидит. За полдень должно дождь натянуть.

И в самом деле, после обеда наволокло на Дон сизую с дымящимся закрайком тучу, она подходила медленно, роняла молнии, постреливала, потом пролилась дождем, шумным и коротким. Степь возогнала пар, быстро высохла, но погода переломилась, по горизонту то тут, то там посверкивало, катился глуховатый гул. Так пошло и в ночь. В непрерывном движении куски звездного неба перемежались с угольно-черными, по ним искрило, то поднимался, дыбил ветки теплый влажный ветер, то натекала тишина. Мокрусов рассказывал Лапченко:

— Я, когда молодой был, в такие ночи с девками любил гулять. Тут тебе звезды, тут тебе молнии, тут тебе она, милаха. Боевой комплект!

— И многих угулял?

— Да не сказать, больше по присловью: «Солдат, девок любишь? Люблю. А они тебя? И я их!». У нас девки строгие, болтай да руками не замай, сдача горяча — с правого плеча. Но одну такую, Катькой звать, угулял, два сына имеем. Оба в нее, я как грач, а они в рыжину.

Юргин хмыкнул:

— А ночью в Дон лезешь. Сидел бы потише, батька все же.

— Сколько на свежем воздухе, а пыль из головы не выветрило, — огрызнулся Мокрусов. — За них и воюю, чтобы при Советской власти людьми стали, а не батраками у немцев. Победим — старший и без меня инженером станет, он головастый! Сообразил? Не то, как наши девки, могу с правого плеча вразумить…