Зеленые тени, Белый Кит

— Хотелось бы, чтобы был какой-нибудь тренер по гимнастике, лыжный инструктор, — признал я, — хотел бы, чтобы мне повезло, как вам обоим, и меня сразила бы небольшая лихорадка. Но никаких странностей, отклонений, аномалий. Скучновато, правда?

Я посмотрел на Рики. Она сгорала от восхищения, но промолчала.

— Нет, серьезно? — сказал Джон.

— Чего уж там, — сказал Джейк. — Все мы прошли через эти грязные страстишки.

— А я — нет, — моргнул я. — Никаких мальчиков Давидов. Только Афродита и Венера Милосская. Девичьи попки, а не мальчишечьи задницы. Я понимаю, что это делает меня необычным. Я пытался. Я очень старался. Но не смог влюбиться в Хьюго Динвиди, моего школьного тренера по гигиене в Лос-Анджелесе.

— Не верю! — сказал Хьюстон.

— Я тоже, — сказал Викерс.

— Джон, теперь о тебе, — сказал я. — Я влюблен в тебя. Но это совсем другое, понимаешь?

Он отпрянул:

— Ну конечно понимаю.

— А ты, Джейк, — сказал я, — не запирай сегодня на ночь дверь. Я к тебе постучусь

Я увидел, как сдувается его монгольфьер.

— Разумеется, — сказал он.

— Ура-а! — Рики вскочила из-за стола, поцеловала меня в щеку и выбежала из комнаты. — Браво!

«Кровавую Мэри» пили в молчании.

В этой тишине я сказал себе: «Будь начеку».

Я положил еще кусок омлета и сел, ожидая, что Джон вновь перейдет в наступление.

— Насчет твоих денег, — промолвил наконец Джон.

— Нет у меня никаких денег.

— Ну, тех, которые ты получишь, малыш, в мае от этих милых людей в Нью-Йорке.

— А, ты об этом, — сказал я, нарезая полоски из своего тоста и не обращая внимания на взгляды.

— Ты слушаешь? Джейк, ты не согласен? Мы идем завтра в Феникс-парк, выбираем лучшую лошадь в восьми заездах, и ты ставишь всю сумму на одну лошадь. Или пан, или пропал! Ну, как тебе?

— Не-а, — сказал я наконец.

— Что за ответ? Это даже противоречит принятым правилам грамматики.

— «Не-а»? А по мне, так нормально. Не-а.

— Черт бы тебя побрал! — вскричал Джон. — С кем я связался? С трусишкой? С дристуном? С мокрицей?

— Все в точку, — признался я. — Чем и горжусь.

— Моби Дик плюнул бы тебе в рожу.

— Вполне возможно.

— Мелвилла стошнило бы от тебя.

— Не сомневаюсь.

— Хемингуэй не сел бы рядом с тобой в двухместном нужнике из-за несоответствия мужского опыта.

— Это я не стал бы делить с ним свой нужник.

— Ты полюбуйся на него, Джейк.

— Любуюсь.

— Он отказывается!

— Обделался.

— Именно, — сказал я и встал.

К тому времени у меня разболелся живот. Я достал телеграмму из кармана. Это был чистый лист бумаги. Без единого слова. Всего за один этот жуткий час им удалось выжечь, вытравить, стереть и уничтожить слова, новость, радость.

Мне понадобится уединиться в тихой комнате в Дублине с чистым клочком бумаги, поднести к нему зажженные спички, чтобы проступили слова: «Тебе присудили премию. Ты что-то значишь. Ты в порядке» — или что там еще было написано сегодня утром в девять часов. Что бы там ни было, теперь я не мог этого прочесть.

Я хотел бросить бумажку на пол, но увидел, как Джон дожидается, когда ему доставят это удовольствие. Я скомкал телеграмму и запихнул в карман.

— К твоему сведению, — сказал я, — я все обдумал. Взвесил. И на ближайших скачках в Примроуз-парке я поставлю все свои шальные деньги... на... Оскара Уайльда!!!

Потом я взял «Кровавую Мэри» и степенно прошествовал — не заметался во гневе, а именно прошествовал — мимо Джона и Джейка с поднятым стаканом.

Вышел за дверь.

Рики нашла меня на заднем каменном крыльце Кортаун-хауса спустя десять минут. С кончика моего носа капали слезы.

— Черт, какой же ты восхитительный сукин сын.

— Хотел бы я это ощущать, — пробормотал я и протянул ей скомканную телеграмму: — Текст еще не появился?

— Что?

— Слова. Премия. Извещение.

Она посмотрела на листок при тусклом свете:

— Да, — а потом, увидев мое лицо, тихо сказала: — Да!

Слова вернулись, потому что она прочитала их мне.

И я поверил.

Я телеграфировал в Нью-Йорк, что прибуду туда 24 мая получать премию из рук Джона Херси, Роберта Шервуда, Нормана Казинса, Лилиан Хелман и прочих. Больше про телеграмму я не заикался.

Как, впрочем, и Джон с Джейком.

ГЛАВА 25

Во сне я услышал дикий стук в дверь моего номера. Я встал, пошатываясь, и нетвердыми шагами пошел открывать. Широко распахнув дверь, я обнаружил за ней ухмыляющегося Джона собственной персоной, одетого в черный водолазный костюм, с трубкой и маской в руках, с ярко-желтым кислородным баллоном и пневматическим подводным ружьем.

— Давай, малыш! — закричал он. — Я научу тебя нырять с аквалангом!

— В три часа ночи? — заорал я.

— Давай, давай, не трусь! — вопил он.

И я, как последний идиот, поплелся за ним.

Чтобы пойти ко дну.

И проснуться от кошмара, утопая в поту.

ГЛАВА 26

Финн тряс меня за локоть.

— Сынок, — ласково сказал он, — тебе пора уходить.

— Что? — спросил я.

— Все это время ты просидел в философской кабинке. Тебя доконала последняя доза спиртного. Меня заела бы совесть, если б я тебя разбудил. Так что я оставил тебя скрежетать зубами и мучиться во сне.

— Скрежетать? Мучиться?

Я высвободился из тесных объятий отдельной кабинки.

— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно поинтересовался Финн.

— Безумно.