– Ура-а! – Рики вскочила из-за стола, поцеловала меня в щеку и выбежала из комнаты. – Браво!
«Кровавую Мэри» пили в молчании.
В этой тишине я сказал себе: «Будь начеку». Я положил еще кусок омлета и сел, ожидая, что Джон вновь перейдет в наступление.
– Насчет твоих денег, – промолвил наконец Джон.
– Нет у меня никаких денег.
– Ну, тех, которые ты получишь, малыш, в мае от этих милых людей в Нью-Йорке.
– А, ты об этом, – сказал я, нарезая полоски из своего тоста, не обращая внимания на взгляды.
– Ты слушаешь? Джейк, ты не согласен? Мы идем завтра в Феникс-парк, выбираем лучшую лошадь в восьми заездах и ты ставишь всю сумму на одну лошадь. Или пан, или пропал! Ну как тебе?
– Не-а, – сказал я наконец.
– Это что за ответ? Это даже вопреки принятым правилам грамматики.
– «Не-а»? А по мне, так нормально. Не-а.
– Черт бы тебя побрал! – вскричал Джон. – С кем я связался? С трусишкой? С дрестуном? С мокрицей?
– Все в точку, – признался я. – Чем и горжусь.
– Моби Дик плюнул бы тебе в рожу.
– Вполне возможно.
– Мелвилла стошнило бы от тебя.
– Не сомневаюсь.
– Хемингуэй не сел бы рядом с тобой в двухместном нужнике из-за несоответствия мужского опыта.
– Это я не стал бы делить с ним свой нужник.
– Ты полюбуйся на него, Джейк.
– Любуюсь.
– Он отказывается!
– Обделался.
– Именно, – сказал я и встал.
К тому времени у меня разболелся живот. Я достал телеграмму из кармана. Это был чистый лист бумаги. Без единого слова. Всего за один этот жуткий час им удалось выжечь, вытравить, стереть и уничтожить слова, новость, радость.
Мне понадобится уединиться в тихой комнате в Дублине с чистым клочком бумаги, поднести к нему зажженные спички, чтобы проступили слова: «Тебе присудили премию. Ты что-то значишь. Ты в порядке» – или что там еще было написано сегодня утром в девять часов. Что бы там ни было, теперь я не мог этого прочесть.
Я мог бы бросить бумажку на пол, но увидел, как Джон дожидается, когда ему доставят это удовольствие. Я скомкал телеграмму и запихнул в карман.
– К твоему сведению, – сказал я, – я все обдумал. Взвесил. И на ближайших скачках в Примроз-парке я поставлю все свои шальные деньги… на… Оскара Уайльда!!!
Потом я взял «кровавую Мэри» и, медленно прогуливаясь – не резкой походкой, а именно прогуливаясь, – прошел мимо Джона и Джейка и поднял стакан.
Вышел за дверь.
Рики нашла меня на заднем каменном крыльце «Кортаун-хауса» спустя десять минут. С кончика моего носа капали слезы.
– Черт, какой же ты восхитительный сукин сын.
– Хотел бы я это ощущать, – пробормотал я.
Я протянул ей скомканную телеграмму:
– Текст еще не появился?
– Что?
– Слова. Премия. Извещение.
Он посмотрела на листок при тусклом свете:
– Да, – а потом тихо, увидев мое лицо, сказала: – Да!
Слова вернулись, потому что она прочитала их мне.
И я поверил.
Я телеграфировал в Нью-Йорк, что прибуду туда 24 мая получать премию из рук Джона Херси, Роберта Шервуда, Нормана Казинса, Лилиан Хелман и прочих. Больше про телеграмму я не заикался.
Как, впрочем, и Джон с Джейком.
Глава 25
Во сне я услышал дикий стук в дверь моего номера. Я встал, пошатываясь, и нетвердыми шагами пошел открывать. Широко распахнув дверь, я обнаружил за ней ухмыляющегося Джона собственной персоной, одетого в черный водолазный костюм, с трубкой и маской в руках, ярко-желтым кислородным баллоном и пневматическим подводным ружьем.
– Давай, малыш! – закричал он. – Я научу тебя нырять с аквалангом!
– В три часа ночи? – заорал я.
– Давай, давай, не трусь! – вопил он.
И я как последний идиот поплелся за ним.
Чтобы пойти ко дну.
И проснуться от кошмара, утопая в поту.
Глава 26
Финн тряс меня за локоть.
– Сынок, – ласково сказал он, – тебе пора уходить.
– Что? – спросил я.
– Все это время ты просидел в философической кабинке. Тебя доконала последняя доза спиртного. Меня заела бы совесть, если б я тебя разбудил. Так что я оставил тебя скрежетать зубами и мучиться во сне.
– Скрежетать? Мучиться? – Я высвободился из тесных объятий отдельной кабинки.
– Как ты себя чувствуешь? – взволнованно поинтересовался Финн.
– Безумно.
– Это потому, что ты проснулся, или потому, что сон неправдоподобный?
– И то и другое.
– Однажды я колошматил жену и проснулся. При том, что я за всю свою жизнь ни одну женщину пальцем не тронул, пробуждение было ужасающим. Иногда не мешает поквитаться…
– А твоя жена кричала в этом сне?
– Она приняла наказание безмолвно, из-за чего все мои усилия пошли прахом. К тому же я не мог глаз поднять днем, потому что она в моем кошмарном сне жаловалась Богу.
– Который час?
– Поздно. Звонил твой босс, интересовался если не твоей душой, то хотя бы телом. Я сказал, что тебя нет, что в некотором роде соответствовало истине, особенно после того, как увидел тебя не столько обезумевшим, сколько опечаленным, когда ты вошел. Это печаль лишила тебя рассудка?
– Да.
– Могу ли я предложить тебе что-то кроме выпивки?
– Что, к примеру, Финн?
– Большую ложь, замешенную на малюсенькой правде. Еще одно столкновение с гением: великий старик в автомобиле и я, начинающий петух. Давным-давно.
Финн замолчал.
Я оживился:
– И о чем же пойдет речь?