Зеленые тени, Белый Кит

Все так и ахнули, да с такой силой – в призмах на маленьких люстрах над стойкой заискрились, замельтешили блики. Когда после этого выдоха светящиеся рыбки угомонились, Нолан закричал:

– А ну-ка надень шляпу, чтоб я ее сбил первым же ударом!

– Да! Надень! Сбей! – заорали все вокруг.

– Тише вы, – сказал я.

– Скажите, – невозмутимо продолжал Тималти. – Разве мы не знаем толк в стихах и песнях?

Толпа исторгла еще один вздох. Все нехотя согласились.

– Конечно, как же иначе!

– О Боже, вот ты о чем?

– А мы-то подумали…

– Тихо! – Тималти поднял руку, все еще не открывая глаз.

Все замолчали.

– Если мы не поем песни, то сочиняем, а не сочиняем, так отплясываем под них; а разве они не истинные ценители пения, не пишут песен, не танцуют? Короче, я только что в парке слышал издали, как они читали стихи и что-то напевали, сами для себя.

Было в его словах что-то такое… И все стали толкать друг друга локтями, признавая его правоту.

– Обнаружил ли ты еще какие-нибудь другие сходства? – грозно нахмурившись, спросил Финн.

– Да, обнаружил, – сказал Тималти по-судейски.

Все вздохнули еще более заинтриговано, толпа шагнула ближе, а я тем временем продолжал лихорадочно записывать.

– Порой они не прочь выпить, – сказал Тималти.

– Да, это точно! – закричал Мерфи.

– К тому же, – продолжал нараспев Тималти, – они поздно женятся, если вообще женятся! И…

Но тут поднялся такой гвалт, что пришлось подождать, пока шум утихнет.

– …и гм… очень мало якшаются с женщинами.

После чего разразился великий шум, выкрики, толкотня, кто-то заказывал выпивку, а кто-то вызвал Тималти выйти поговорить. Но Тималти даже глазом не моргнул, драчуна оттащили, а когда все сделали по глотку, потасовка улеглась так и не начавшись, раздался четкий зычный голос Финна:

– А теперь потрудись объяснить то преступное сравнение, которым ты осквернил чистый воздух этого благопристойного паба.

Тималти не торопясь приложился к кружке, спокойно взглянул на Финна и звучно произнес – трубным гласом, дивно чеканя слова:

– Есть в Ирландии место, где мужчина может возлечь с женщиной?

Он выждал, чтобы сказанное дошло до всех.

– Триста двадцать девять дней в году у нас хлещет дождь. Все остальное время такая сырость, что не найдешь ни пяди, ни пятачка сухой земли, куда можно было б уложить женщину без риска, что она пустит корни и зазеленеет. Согласны?

Молчание было знаком согласия.

– Так что же, бедный, несчастный ирландец должен податься прямиком в Аравию, чтобы предаться греховным наслаждениям и разгулу плоти! Мы спим и видим аравийские сны – теплые ночи, сухую землю, приличный уголок, где можно не только присесть, но и прилечь, и не только прилечь, но и прижаться, вцепиться и сцепиться в безудержном восторге.

– А, черт! – сказал Финн. – Ну-ка повтори.

– Ч-черт! – сказали все, качая головами.

– Это – раз. – Тималти загнул палец на руке. – Места нет. Затем – два – время и обстоятельства. Ну запудрил ты сладкими речами красотке мозги, уговорил ее пойти с тобой в поле – что дальше? На ней сапожки, дождевик, платок на голове, и поверх всего этого зонтик, а ты надрываешься, как боров, застрявший в воротах свинарника, то есть одной рукой ты уже дотянулся до ее груди, а другая занята калошами, и на большее не рассчитывай – глянь, кто это стоит у тебя за спиной, кто дышит мятой тебе в затылок?

– Приходский священник? – предположил Гэррити.

– Приходский священник, – сказали все в отчаянии.

– Вот гвозди номер два и три, забитые в крест, на котором распяты все мужчины Ирландии, – сказал Тималти.

– Дальше, Тималти, продолжай.

– Гости из Сицилии ходят компанией. Мы – тоже. Вот сейчас здесь собралась компания ребят из Финнова паба. Разве нет?

– Все так!

– То у них подавленный, скорбный вид, то они беззаботны как черти и поплевывают или вверх, или вниз, но перед собой – никогда. Вам это напоминает кого-нибудь?

Все посмотрелись в зеркало и закивали.

– Если у нас есть выбор, – сказал Тималти, – пойти домой к злюке жене, зловредной теще и сестре – старой деве или посидеть здесь, спеть еще одну песню, пропустить еще один стаканчик и рассказать еще одну байку, что мы все предпочтем?

Тишина.

– Задумайтесь над этим, – сказал Тималти. – И отвечайте честно. Сходства. Соответствия. Получится необъятный список. Надо как следует пораскинуть мозгами, прежде чем мы начнем биться об стенку, призывать Иисуса с Марией и вопить «караул!».

Тишина.

– Я хотел бы… – сказал кто-то странным, любопытствующим голосом после долгого раздумья, – посмотреть на них вблизи.

– Твое желание может исполниться. Тс-с! – сказал я не слишком театральным голосом, учитывая ситуацию.

Все застыли в немой сцене.

И до нас долетел далекий, ломкий, слабый звук. Как однажды чудесным утром просыпаешься, нежишься в постели и особым чутьем догадываешься, что в воздухе кружит первый снег, щекочет на своем пути небеса, и тогда тишина раздвигается и исчезает.

– Боже мой! – сказал наконец Финн. – Сегодня же первый день весны…

И это тоже. Сперва шаги, легкие, как снежинки, падающие на мостовую, затем хор птичьих голосов.